Сон наяву - Рада Теплинская
Даже в чертах ее лица чего-то не хватало — той самой утонченности, той аристократической грации, которые безоговорочно выделяли Антониэту из толпы, превращая ее в королеву, даже если на ней было крестьянское платье. Несомненно, Мэделин оставалась привлекательной женщиной, и в отсутствие сестры она вполне могла завладеть вниманием, затмевая всех остальных представительниц прекрасного пола. Но рядом с Антониэтой ее красота меркла, словно утренняя звезда перед восходом ослепительного солнца. Она была луной, тщетно пытающейся соперничать с великолепием дневного светила.
Мэделин нетерпеливо притопывала стройной ножкой в шёлковой туфельке, идеально подобранной по цвету к платью. Этот маленький, но красноречивый жест выдавал ее скрытое раздражение, недовольство от сравнения, которое, несомненно, происходило в ее голове. Ее алебастровые плечи, обнаженные низким вырезом вечернего платья, украшенные тонкой нитью бриллиантов, казались невероятно хрупкими и соблазнительными, словно приглашая к прикосновению, которое могло бы их разбить.
Пышная юбка, сшитая из множества метров дорогой шуршащей ткани, шелестела при каждом движении, покачиваясь на обручах и придавая ее силуэту форму песочных часов — тщательно продуманный образ, призванный соблазнять и восхищать. Пышные золотистые волосы были искусно уложены в сложную прическу, которая, по-видимому, потребовала нескольких часов работы стилиста, и закреплены двумя крупными кольцами с бриллиантами, обрамлявшими ее лицо, словно драгоценная картина. Голубые глаза, в отличие от ледяного, пронизывающего взгляда Антониеты, казались более мягкими, в них можно было уловить проблеск тепла, хотя и отравленного легкой завистью, словно в бокал с изысканным вином случайно попала капля яда.
Мэделин окинула Эмили оценивающим, даже немного презрительным взглядом, скользнув по ее скромной, явно поношенной одежде. В ее взгляде читалось неприкрытое превосходство, как будто она смотрела на что-то незначительное и совершенно неинтересное. В ее голосе звучала насмешка, скрытая под слоем слащавой вежливости, когда она произнесла:
— Значит, вы и есть та самая подопечная Романа. Должна вам сказать, я ещё не встречала человека с таким добрым сердцем, как у мистера Агилара. Ему невероятно повезло, что сейчас рядом с ним Антониета, которая присматривает за ним, контролируя его щедрость и доброту. Если бы вы знали, сколько завистливых и хитрых людей только и мечтают воспользоваться его безграничной щедростью…
Эмили прекрасно поняла язвительный намек, скрытый за этими льстивыми словами. Она чувствовала себя маленькой и незначительной рядом с этой блистательной женщиной, словно невзрачная моль, залетевшая на свет роскошной люстры. Но, несмотря на скромное, запыленное платье, она не опустила глаза. В ее взгляде читались твердость и достоинство, закаленные тяжелыми испытаниями. Она научилась не бояться сильных мира сего, видеть за их маской их собственные слабости и страхи.
— Вы тоже живёте в «Кипарисовых водах»? — невозмутимо поинтересовалась Эмили, словно не замечая сарказма в голосе Мэделин, словно не замечая того, что ее пытаются унизить. — И тоже пользуетесь добротой мистера Агилара?
— Слава богу, всё это в прошлом! — с натянутой, почти неестественной улыбкой ответила Мэделин, покачав головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. — Более четырёх лет назад я снова вышла замуж и теперь абсолютно независима от Романа. Мой муж, мистер Браун, гораздо богаче этого добродушного Романа. А сегодня я приехала в «Кипарисовые воды» только на ужин. Но, знаете, начался этот ужасный дождь. Так что, возможно, нам придётся остаться здесь на ночь.
В голосе Мэделин прозвучала нотка кокетства, обращенная не столько к Эмили, сколько к самой себе, как будто она предвкушала возможность провести время в поместье, пусть и не в качестве постоянной обитательницы. Ее слова вызвали у Эмили легкое беспокойство, словно неожиданный дождь принес с собой не только влагу, но и тень прошлого, грозящую нарушить хрупкое равновесие, установившееся в «Кипарисовых водах». Она предчувствовала, что присутствие Мэделин привнесет хаос и интриги в и без того непростую атмосферу этого поместья. Дождь за окном усиливался, словно вторя её тревоге.
47
Первый вечер в новом, чужом, словно пропитанном сыростью и старыми тайнами доме показался Эмили невыносимо долгим и тягостным. Каждая тёмная комната «Кипарисовых вод», каждый скрип вековых половиц, каждый шорох за окном, казалось, дышали невидимым напряжением и неосязаемой враждебностью, окутывая её зыбким, липким холодом. Время здесь словно замедлило свой ход, застыв в вязкой, удушающей тишине. Каждый удар старинных часов в холле, глубокий и размеренный, эхом отдавался не только в стенах дома, но и где-то глубоко в её груди, отбивая такт её собственного учащённого сердцебиения. Минуты тянулись бесконечно, наполненные липким, невысказанным напряжением, словно воздух вокруг неё стал гуще и тяжелее, затрудняя дыхание.
Огромные комнаты поместья с высокими, уходящими в темноту потолками и массивной мебелью из тёмного дерева, обитой бархатом, лишь усиливали её ощущение ничтожности и одиночества. Они казались слишком большими и пустыми для одной маленькой фигурки, словно были призваны подавлять её своим величием и холодной отчуждённостью. Её сёстры, Антониета и Катарина, казалось, существовали в другом измерении и не упускали ни единой возможности продемонстрировать своё нескрываемое пренебрежение. Оно было настолько явным и неприкрытым, что Эмили чувствовала себя нежеланной гостьей, скорее полупрозрачным фантомом, чем живым человеком, чьё присутствие хоть что-то значило. Их взгляды, холодные и отстранённые, скользили по ней, как по пустому месту, ни на мгновение не задерживаясь, словно её там и не было, словно она была лишь частью интерьера, не заслуживающей внимания. Это демонстративное нежелание замечать её присутствие, постоянное игнорирование её робких попыток присоединиться к разговору или даже просто находиться рядом, как будто она была невидимкой, заставили Эмили ещё глубже уйти в себя, съёжиться и постараться стать абсолютно незаметной. Знакомое мучительное одиночество, старый, но от этого не менее острый спутник её жизни, тяжёлым свинцовым камнем легло на её юное измученное сердце, грозя окончательно подавить малейший проблеск надежды на то, что когда-нибудь она сможет найти здесь своё место и не будет чувствовать себя чужой.
И только среди этого удушающего равнодушия, этого бескрайнего моря холодного отчуждения изредка пробивались неожиданные, драгоценные искры тепла, словно редкие солнечные лучи сквозь плотные тучи. Роман, её кузен, всегда такой добрый и внимательный, с лёгкой улыбкой, которая, казалось, могла осветить даже самые тёмные уголки дома, и искренним блеском в глазах,
