Фани Дюрбах и Тайный советник - Алла Ромашова

— Здравствуйте, Сильвестр Васильевич, я знаю, кто похитил Онисью, — закричала она с порога.

Оборотни

— Здравствуйте, мадемуазель Фани, рад Вас видеть! Выдохните для начала. Вы вся запыхались, — Лагунов подставил девушке стул и предложил стакан с горячим чаем.

Фани помотала головой, но на стул присела. И заговорила, переходя на быстрый шепот:

— Это Федор, помощник Василия. Я его узнала — я его видела во … сне.

Чиновник по особым поручениям не смог сдержать улыбку, чем вызвал гнев у прелестной гувернантки:

— Вы мне не верите! Я Вас расскажу, что видела и что бабка Устинья мне рассказала. Посмотрим, как Вы потом будете улыбаться.

Пока Фани пересказывала события вечера и сегодняшнего утра, лицо Лагунова постепенно менялось. Под конец он сделался серьезным.

— Значит, после ареста Василия во дворе крутились люди в форме охранки с завода, — он постучал карандашом по столу.

— Да! И они могли подбросить нож в конюшню. Но самое важное — Федор похитил Онисью и держит ее в лесу.

— Ну это надо еще доказать. А вот про Москвина — это очень интересно. Значит, это правда, что он был увлечен Екатериной?

— Ох, Сильвестр Васильевич! Вы не о том думаете. Нам надо Онисью найти, с Москвиным потом уже разберемся.

— Что значит «разберемся»? — стараясь быть строгим, спросил Лагунов. — Конечно, спасибо Вам за помощь, но дальше я справлюсь без Вас. Тем более, если среди ваших дворовых есть убийца, он может быть опасен. И, пожалуйста, ведите себя тихо и больше никуда не лезьте — я просил Вас порасспрашивать людей, а не подглядывать под окнами. Это не безопасно. Кстати, Вам разве не пора на уроки?

Теперь Фани менялась в лице во время отповеди Лагунова. К концу она опять стала строгой классной дамой. Не спеша поднялась со стула, и, сверкнув глазами, четко разделяя слова, проговорила:

— Я сама буду решать, что и как мне делать. Может быть, у вас в России принято командовать женщинами. У нас во Франции мы сами решаем, как поступать. Онисья — моя подруга. И я сделаю все возможное, чтобы она нашлась.

Фани развернулась и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Сильвестр Васильевич изумленно смотрел ей вслед.

— Какова! — пробормотал он.

Затем подошел к шкафу с личными делами служащих на заводе и погрузился в чтение. Прошло несколько часов, пока Лагунов не нашел что-то интересное. Переписав на листок бумаги фамилии, он удовлетворенно вздохнул и поднялся. Кликнул дежурного и потребовал привести в кабинет Василия.

Василий вошел, щурясь на яркий дневной свет, льющийся из окна.

— Ну что, голубчик, твои слова подтвердились, — сказал Лагунов, — ты ни в чем не виноват и свободен.

Василий, опешив, стоял как истукан, не веря услышанному.

— Вот только подругу твою… Вернее, э-э… жену, найти я пока не смог.

— Ваше высокоблагородие, Вы, я… — у арестанта не хватало слов выразить свои мысли. — Я сам найду Ониьсью. Живую или… Нет! Живую! Найду!

— Э не, голубчик. Так не пойдет. Ты мне всех подозреваемых распугаешь. Ты ступай пока в надежное место и сиди там тихо, пока я не скажу. Через мальчишек сообщишь, где тебя искать. В господский дом не суйся. Мне твоя помощь еще понадобится. Я могу на тебя положиться?

Василий молча кивнул.

Когда он вышел из полицейского управления, то пошел не в сторону усадьбы, а к храму. Там закончилась утренняя служба. Достучался до сторожа и попросил его открыть церковь.

— Ты ж убивца, говорят!

— Петрович, ну ты ж меня с детства знаешь! Какой я убийца? Пусти! Мне помолиться за жену мою вашему Богу надо! Он маленького барина спас и мне поможет! Он всесилен! Пусти, миленький, надо мне.

Сторож сопротивлялся недолго. Он действительно знал Василия еще мальчишкой и часто брал его с собой на рыбалку. Поворчав для порядка, открыл огромные дубовые двери. Василий вошел в храм. Обошел весь придел и остановился перед небольшой иконой «Спас нерукотворный». Замер, вглядываясь в бесстрастный лик Господа. Стал что-то говорить вполголоса, неумело крестясь. Он вспоминал все свои обещания, которые давал, когда был в остроге. Потом упал на колени и заплакал, всхлипывая. Мышонок высунул любопытный нос из кармана, но не вылезал. Ждал. Сверху, в солнечном свете из арок, расположенных вокруг центрального купола, плавно кружилось, опускаясь белое перышко, похожее на голубиное: птицы жили под куполом храма, иногда залетая внутрь. Перо упало на пол рядом с Василием, но парень этого не увидел. Господь на иконе еле заметно улыбался.

Через час в участок явился полицмейстер. Его ждала ошеломительная новость. Казанский сыскарь, этот безмозглый лопух, выпустил из-под стражи единственного подозреваемого! Алексей Игнатьевич был вне себя. Он рычал и брызгал слюной на ни в чем не повинного утреннего дежурного. В это время дверь кабинета отворилась, и оттуда выглянуло спокойное лицо Лагунова.

— Доброе утро, Алексей Игнатьевич! — радостно расплылся в улыбке Сильвестр Васильевич, держа в руках подстаканник с душистым чаем.

Алексей Игнатьевич налился краской и свистящим голосом произнес:

— Господин надворный советник, позвольте узнать …а ч-ч-что Вы делаете в моем кабинете?

— Как? Разве не Вы вчера разрешили мне им пользоваться? Ключ мне оставили… Видимо, Вы не выспались и позабыли. Голубчик, — продолжил он с любезной улыбкой, обращаясь к дежурному, который по-прежнему стоял навытяжку, — а принесите-ка господину полицмейстору ваш замечательный чай.

И Лагунов приоткрыл дверь пошире, приглашая полицмейстера в его же собственный кабинет. Тот постарался взять себя в руки, зашел, неловко задев животом советника.

— Позвольте узнать, почему Вы отпустили обвиняемого?

— Обвиняемого? — переспросил Лагунов. — А разве следствие уже завершено? По-моему, обвинение еще не вынесено. У нас есть только подозреваемый. Но, видите ли, у Василия железное алиби. Согласно протоколу, примерное время убийства — с двенадцати утра до шести вечера. На Гербер, в день убийства, Василий все время оставался при хозяевах или был с другими слугами — отвозил-привозил провизию, людей. Ни на миг не отлучался, был у всех на глазах. Как раз в это время у сына господина Чайковского случился приступ горячки. Василий с госпожой Чайковской ездили за доктором. А затем — за иконой в Храм. Когда он мог успеть заехать к своему другу да еще убить его? А затем вернуться в усадьбу и положить окровавленный нож в свой ящик, на котором к тому же нет его отпечатков?

Алексей Игнатьевич язвительно возразил:

— Отпечатки — это ваша собственная выдумка! А то, что в вещах конюха найден нож, которым совершено убийство — это прямая