Сторож брата моего - Тим Пауэрс
Когда она закончила, он еще долго молчал, а потом тихо сказал:
— Я ведь просил тебя остаться сегодня дома. Если уж ты отказываешься повиноваться, то делаешь это… с эпическим размахом. — Не поворачиваясь к дочерям, он поднял руку. — Но именно я вложил эту мысль тебе в голову. Я не должен был рассказывать вам о том, что сделал сорок с лишним лет назад, сойдя в Честере с корабля из Ирландии. Надеюсь, — добавил он чуть слышным шепотом, — я не обрек проклятию нас обоих.
— Вы никоим образом не подтолкнули меня к этому, — ответила отцу Эмили. — О том, что это была Минерва, я узнала лишь после первого визита к ней.
Все также не глядя на дочерей, Патрик сжал кулак.
— Но она-то узнала тебя — и отметила тебя сегодня! — из-за меня.
— И дала мне ответ.
Эмили вернулась в общинный дом часа через два после заката. Керзон попрощался с нею возле черного хода, сказав, что не станет вмешиваться в ее разговор с родными, а отец настоял на том, чтобы она подкрепила силы тарелкой горячей овсянки и чашкой чая и лишь после этого присоединилась к нему и сестрам в гостиной. Брэнуэлл как раз собрался подняться к себе в спальню и был весьма недоволен, когда Эмили остановила его и довольно долго рассматривала его левую руку. Он изумился, увидев свежий порез на месте старого шрама — в отличие от сестры, которая вовсе не удивилась этому.
У Энн тоже обнаружился порез на левом указательном пальце, и она подумала, что порезалась, когда чистила картошку сегодня, под вечер.
— Ответ! — громко сказала Шарлотта. — Я сказала бы: проклятие.
Она сидела рядом с Энн у стола, а Эмили раскинулась на зеленой кожаной кушетке у дальней стены, подле горящего камина. Хоть она и уверяла всех, что прекрасно себя чувствует, на самом деле она сильно вымоталась; у нее ныли и ноги, и плечи.
Патрик покачал головой и все же повернулся к Эмили.
— Этот ответ не приемлем. Если бы я знал, что ты решилась — столь неразумно! — обратиться к ней, я настоял бы на том, чтобы пойти с тобою. Да, хоть это и смертный грех. Я мог бы найти для нее нужные слова.
Ночь разорвал отдаленный гром.
У Эмили перехватило дыхание, и она заморгала, сдерживая подступившие от усталости слезы. Перед лицом угрозы его детям, думала она, он забывает, что ему семьдесят лет и он слаб, — и понятия не имеет о существе, с которым столкнулись мы с Керзоном. Ему следовало час назад завести часы и лечь спать.
Энн тоже явно разволновалась. Она глубоко вздохнула и выдохнула, видимо, опасаясь, что ее голос сорвется, и лишь потом заговорила:
— Ты сказала: отрицающий огонь, очищающий огонь… Я полагаю, он должен гореть в пещере фейри, чтобы отменить расписку в кровном долге, которую мы там оставили, и даже уничтожить все ее атомы, которые еще могли сохраниться на этом камне. — Она пососала порезанный палец.
— И тогда никто не сможет предъявить свои права на владение нами, — продолжила Эмили, — ни до, ни после нашей смерти.
Шарлотта открыла было рот, чтобы что-то сказать, но Энн опустила руку и выпрямилась на стуле с таким видом, что она промолчала. Энн же сказала:
— Лишиться привилегий. Это совершенно ясно. Но как вы думаете, что ваша богиня имела в виду под жертвой в виде вожделенного урожая, от которого нам придется отказаться?
Да, подумала Эмили, насчет привилегий все ясно. За семнадцать лет, прошедшие с тех пор, как Энн, Брэнуэлл и я сделались заметными для голодных призраков, мы обрели также и неестественную неуязвимость от последствий их внимания, но за это Валлиец получил основания для притязаний на нас трех. И сейчас, учитывая эти семнадцать лет, мы получили цель: свести на нет эту сделку, навязанную благодаря нашему неведению.
На протяжении этих украденных лет мы сочиняли стихи, прозу…
— Если вспомнить о Каине и Авеле… — сказала она.
Патрик нахмурился.
— Это совершенная бессмыслица. У вас, девочки, нет ровно ничего.
Взгляд Шарлотты давно уже быстро бегал между отцом и сестрами, и сейчас она не выдержала.
— А как быть с тремя смертями? Или вы все каким-то образом позабыли об этой части… предсказания языческого оракула?
Патрик лишь потряс головой и что-то невнятно пробормотал.
Эмили ждала, когда же отец или Шарлотта дойдут до этого очевидного момента. Сейчас она откинула голову и закрыла глаза.
— И это случится с той же неизбежностью, с какой ночь сменяет день, — сказала она. — Мы утратим свою особую защищенность, а вот наша исключительная уязвимость останется.
Она уставилась на свои исцарапанные руки, не желая ни с кем встречаться взглядом. Энн и Шарлотта пересказали ей то, что Керзон говорил прошлой ночью: «Как только вы открываетесь для их внимания, они перестают быть несуразными созданиями, которые плавают по-над кладбищем и способны лишь пугать людей, неожиданно вытягивая воздух из их легких; некоторые из них, те, что устроены потоньше, могут присасываться к вам и постепенно лишать вас дыхания и жизненных сил».
— Пресловутое истощение, — гневно воскликнула, кивая, Шарлотта, — причиняемое «тонко устроенными» призраками!
— Постепенно, — напомнила ей Эмили, — и к тому же непременно найдутся способы держать их на расстоянии.
— Насколько хватит этих способов? — вопросила Шарлотта. — На год?
— О, — сказала Эмили со слабой улыбкой, — я бы сказала, куда дольше. Может быть, вдвое дольше.
— Ну почему я в тот ужасный день не привязала вас всех троих к кроватям?! — Шарлотта поерзала, устраиваясь поудобнее. — Когда ты завтра уйдешь со своим другом?
— Строго говоря, он мне не друг. Уйдем рано утром. А сейчас всем нам необходимо поспать.
— Я пойду с тобою.
— Ты и Энн останетесь дома, с папой. И Брэнуэллом.
— Нет, — сказал отец, отодвинув стул. — Я не допущу этого. Никто из вас не покинет этого дома до тех пор, пока…
Эмили заставила себя сесть прямо.
— «Пока» что, папа? Пока Валлиец не вытеснит Брэнуэлла из всего его тела, а не одной лишь левой руки? Пока Алкуин Керзон не встретит почти неизбежную кончину, пытаясь не дать второй половине Валлийца восстать из ее разбитой гробницы и не позволить двуединому дьяволу слиться воедино?
Патрик начал было подниматься со стула, но тяжело опустился на сиденье.
— Сегодня Джон Браун закончил изготовление новой плиты, точно скопировав огамические знаки, и положил ее поверх старой, расколотой. — Он говорил тихо и с необычным для него раздражением. — Старый
