Солнцестояние - Кэтрин Болфинч
Отца не было уже десять лет. Ребятишки, о которых говорила бабушка, выросли. Из открытого окна доносилось визгливое ржание и бряканье пластмассовых костей о деревянную доску. Пацаны играли в нарды.
– Сережа, ты ведь с оболтусами этими не дружишь? – Бабушка по обыкновению не сделала паузы, чтобы внук ответил. Стащила с ноги носок и энергично принялась протирать стол. – Нормальные люди стремятся, развиваются… Что, я что-то не так говорю?
Бабушке можно было не отвечать. С такими разговорами она отлично справлялась без Серегиного участия. Он снял с холодильника припрятанную от бабушкиного кулинарного рвения тарелку и сунул ложку подсохшей гречки в рот. Вообще бабушка у них в квартире была чем-то вроде сломанной радиоточки, которая сама прыгала с одной программы на другую. Но все равно он терпеть не мог, когда она называла его Павлушей или Павликом. Непонятно, как в его возрасте сносил это отец. Что до развития, так последние десять лет в их просторной, постепенно обрастающей грязью квартире развивался разве что бабушкин маразм. Даже мамино пьянство, достигнув критической отметки, откатилось немного назад и давно не ставило новых рекордов. Теперь мать пила только первый день выходных. На следующее утро она похмелялась, а потом с вечера заступала на сутки. После суток мать неизменно возвращалась тихая, трезвая, с кротко позвякивающим пакетом, отдавала бабушке то, что осталось от суточной получки, и шла отсыпаться. Потом трехдневный цикл повторялся.
Серегу такая ее преданность режиму скорее радовала. Когда мама еще пыталась с собой бороться, все складывалось куда хуже. Пару раз он ловил ее в окне, регулярно отбирал спрятанные в кулаке колготки, когда она, пьяная, воровато-таинственная, кралась мимо его комнаты к ванной. А когда мама впервые по-настоящему ушла в запой, из дома исчезли даже те небольшие деньги, которые в ту пору еще заносили по делам мертвого отца его кореша. К слову, после того запоя деньги им заносить перестали, а мать устроилась на работу.
Сам Серега подрабатывал по мелочи с четырнадцати лет. В этом году ему стукнуло шестнадцать, и дядь Фархат взял его (пока неофициально) на постоянную работу. После этого их семья стала позволять себе некоторую роскошь. Вроде сигарет LM из кооперативных ларьков или нормального мяса, которое Серега теперь покупал каждую неделю в магазине, вместо того чтобы по дешевке забирать у черного входа списанную просрочку. На уважаемый среди пацанов шмот с вьетнамского рынка, на стрижку за пятьсот рублей теперь тоже хватало. Густая и длинная шевелюра, конечно, на районе не поощрялась, но наказать «за штору» могли только тех, с кого спрашивали на общих основаниях. Серега давно не имел блатной подписки, а все равно его по старой памяти не трогали.
О том, что именно сегодня у местных пацанов созреет желание навести мосты, Серега не знал. А если бы знал, остался бы до вечера в провонявшей тряпками кухне. Только вряд ли это что-нибудь изменило бы.
Проходя через двор, Серега услышал, как перестали клацать по доске нарды, и не глядя поднял ладонь, чтобы местный истеблишмент зафиксировал приветствие. Со скамеек раздался уверенный освист. Серега даже не замедлился.
– Э! Младший. – Сиплый голос Генки звучал благодушно. – Младший! Суда, грю, иди.
Серега нехотя остановился. Повернувшись к скамейкам, он сунул руки в карманы и расслабил плечи. Лишний раз подчеркнуть, кто здесь кто, было не лишним.
– Те надо, ты и иди, – с ленцой произнес он, и Генка ожидаемо соскочил со скамейки, направляясь в его сторону.
– Курить есть? – крикнул он на ходу.
– Свои кури.
Тест на лоха был пройден. На что Генка вообще рассчитывал? Со скамейки Сереге старательно улыбались. Это уже настораживало. А еще там за каким-то хуем крутилась Алена. Генка налетел на Серегу и приложился плечом к плечу, изображая братанское объятие. Протяни он руку для рукопожатия, Серега мог бы и не ответить. Со скамеек это увидели бы, и авторитет Генки тотчас потускнел бы. Приобнять Серегу по-приятельски – это был верняк.
– Слышь, Младший…
– Какой я тебе младший?
– Базару ноль, – Гена поднял ладони и снова засуетился, – Серый. Или хочешь, по бате.
– Трип. Ну?
– Трип, слышь, говорят, ты работу нашел.
– Ну.
– Да не, мне без надобности. – Генка повеселел. Он закинул клешню Сереге на шею и повел его мимо клумбы к кустам сирени, доверительно склонив голову к уху. – Слышь, Серый, тема есть. Ты же теперь у Фархата. Стало быть, вместо старого Рафа по ночам?
Серега остановился. До сирени они так и не дошли. О том, что он работает у Фархата, знала только Аленка. Вообще они с ней вроде как гуляли. Гена будто прочитал его мысли и глухо свистнул скамейке.
– Эй, Ален. За сигаретами сгоняй. По-братски. И это, слышь, семян захвати.
Аленка сделала недовольное лицо, но поднялась и пошла в сторону улицы Соколова, где бабки продавали жареные семечки и сигареты поштучно. Видимо, теперь она гуляла не с Серегой, а с Генкой, о чем забыла сообщить. Оно, конечно, похер. Невелика потеря, пусть дает кому хочет. Но вот Гена что-то таким образом Сереге заявлял. Это напрягало. Серега залип и упустил возможность завладеть инициативой. Генка мягким рывком развернул его к себе, дернул ворот щегольской шелковой рубашки, купленной на том же вьетнамском рынке, и взгляд Сереги сам собой опустился.
Рубашку Гена застегивал с середины, чтобы в разрезе хорошо было видно солнечное сплетение, большой серебряный крест и широкую грудь. И это неизменно работало. Лохи без слов понимали масштаб возможных проблем и ни в чем Генке не отказывали. Сам Серега предпочитал православный «Адидас». На нем и сейчас была черная просторная футболка с аккуратным лого и тремя светоотражающими полосками на рукавах.
– Я те че, соска? Сиськи свои потные спрячь. – Серега мелко сплюнул и вытянул из кармана сигарету.
Неприятное предчувствие росло с каждой минутой. Гена опасно приподнял брови, но без разгона вернулся к теме.
– Так вот, про Фархата. Получается, Серый, судьба…
* * *
Вообще-то из дома Серега вышел по какому-то срочному делу, но после разговора с Генкой начисто о нем забыл. Двор он покинул небрежной, бодрой походкой, но, едва зайдя за угол, замедлил шаг.
Генка предложил немыслимое. Интимно понизив голос и с нездоровым азартом заглядывая Сереге в глаза, он рассказал о том, что за Фархатом перед некими Старшими есть косяк. Что с его автомастерскими пора что-то решать – в городе
