Студент богословия - Майкл Циско

Спеша, почти перейдя на бег, студент богословия гадает, не ловушка ли это. Стены здесь гладкие: ни окон, ни дверей; вверху — узкая тусклая полоска неба. Оллимер мчится вперед, расшвыривая газеты пинками. Переулок постепенно уходит вниз и оканчивается черным как сажа проемом… Затхлый, горький запах вьется в воздухе пыльными серыми лентами, оставляя сухость во рту. Оллимер исчезает в тени, и студент богословия настороженно следует за ним.

Туннель невелик — через несколько ярдов на них падает свет из квадратного колодца. К кирпичной стене крепится железная лестница.

После вас, — грациозным жестом указывает на ступеньки Оллимер. В знакомой среде он оживляется.

Студент богословия не доверяет ему.

— Прошу, — говорит он, взмахнув рукой.

Оллимер быстро взбирается по лестнице. Студент богословия поднимается следом.

Они оказываются на пустой площадке, огороженной кривым штакетником, сквозь который видны безликие здания. Сеть лучей трепещет на выветренных кирпичах. Оллимер пару секунд смотрит на студента богословия, кивает и взбирается выше. Они поднимаются — мимо окон, похожих на цветущие омуты, и пустых комнат, кроме одной — на третьем этаже, где темноволосая женщина гладит белье. На самую верхнюю площадку выходит ярко-желтая дверь. Оллимер достает тяжелое кольцо с ключами и отпирает ее.

Студент богословия оказывается в хорошо освещенной комнатке с золотыми обоями и огромными растениями в горшках. Мебель, обитая алым плюшем, блестящее красное дерево, персидские ковры и старые фотографии на стенах — словно кукольный домик.

Мэригольд, тетка Оллимера, смотрит в камин — на гладком лице и прекрасных белых волосах играют оранжевые и золотые блики. На ней чистое ситцевое платье и брошь с камеей.

Она одаривает его равнодушным взглядом.

— Это мой друг из офиса… он — студент богословия!

Раздраженно, она указывает на сервант:

— Джон… — Ее голос лишен выражения и едва слышен. — Мою иглу, Джон…

Оллимер поворачивается к серванту и подает ей шприц и маленький флакончик из-под духов — полупустой, с прозрачной жидкостью внутри. Она берет их с печальным вздохом и наполняет шприц.

Оллимер радостно указывает ему на кресло.

Студент богословия садится. Оллимер колдует над чашками. Внезапно они оказываются лицом друг к другу, между ними — поднос с чаем. Оллимер подается вперед — в поднимающийся пар.

— Теперь я расскажу тебе о Каталоге! — с наслаждением говорит он. — Ты из Семинарии и поймешь, как это важно!

— Я слушаю.

— Ладно. Понятия не имею, кому еще известно о Каталоге, но готов поклясться: никто не знает о нем больше, чем я. Естественно, я не могу сказать, откуда у меня эти сведенья, но будь уверен: это — чистая правда. Я говорю о Каталоге Неизвестных Слов — слов тайных, призрачных и совершенно новых. Я не могу сказать, кто и зачем его создал, но мне поручили открыть его для тебя.

Студент богословия наклоняется вперед, так резко, что полы его пальто взлетают. Он смотрит на Оллимера в упор.

Тетка Оллимера вздыхает, в камине потрескивает огонь.

— Где он? У кого? — спрашивает студент богословия.

— …Ты должен понимать: самое главное — сохранить душу вещи… храня дух Каталога, служа ему…

— Это не ответ. Ты не знаешь.

— Я? О нет, конечно нет.

— А кто знает?

Оллимер колеблется. Медленно и осторожно, студент богословия достает книгу в черном кожаном переплете — свое старое, изданное Семинарией Священное Писание. Поднимает ее над столом. Взгляд Оллимера прыгает с его лица на книгу.

— Не забывай, кто я.

Оллимер смотрит на обложку, его черты искажаются.

— Хватит игр — говори. — Студент богословия опускает книгу, и Оллимер, содрогнувшись, валится в кресло.

— Каталог был уничтожен… несколько лет назад… — хрипло отвечает он, не в силах солгать.

— Тогда зачем я здесь? Что дальше?

— Пожалуйста, не злись на меня, я недостаточно силен для этого!

В глазах Оллимера блестят слезы. Он жалобно ломает руки:

— Прости… они рассказали мне очень мало. Я почти ничего не знаю.

— Они из Семинарии?

— Понятия не имею… один из них, кажется, священник.

Студент богословия молчит. Их лица мерцают в тусклом свете гостиной.

— Они должны были оставить фрагмент, чтобы ты мне его показал, — наконец говорит он.

Оллимер, моргая, кивает.

— Да. Вообще-то, мне о нем ничего не известно. Он хранился у меня годами… ты не первый, просто самый подготовленный…

— К чему? — Лицо студента богословия горит бледным огнем, голос тихий и напряженный.

— Не знаю. Все это очень сложно, мне не понять. Не хватает образования. А ты понимаешь? Тебя выбрали, потому что ты знаешь греческий и всякое такое?

— …Что они велели тебе сделать?

— Только показать фрагмент. Они говорят, ничего еще не ясно. Они подождут и откроют тебе больше. У них всюду тайны, каждый знает лишь самое необходимое… Они боятся машин. Машины уже следят за тобой, подозревают… ты должен быть осторожен. Прости, если я слишком много болтаю! Не хочу отнимать у тебя время!

Оллимер поднимается на ноги.

— Ужасно хочется это сказать, — признается он со смущенным смешком. — Думаю, я тобой восхищаюсь. Пойдем лучше в мою комнату, — Оллимер смотрит на задремавшую тетку.

Студент богословия следует за ним по крохотному коридору в похожую на коробку спальню. Оллимер опускается на колени и вынимает из-под кровати маленькую жестяную шкатулку с навесным замком. Открывает ее и идет к столу. Лампа светит ему в лицо — оно кажется странным.

— Вот.

Расстегнув кожаный бумажник, он осторожно достает листок. Студент богословия забирает его и садится, чтобы прочесть. Полстраницы из тетради, один уголок оторван — с ним утрачена большая часть первого слова. Остались лишь три последние буквы — ния — и определение:

Посреди ночи прекрасную молодую женщину пробудил от глубокого сна в пустом доме резкий стук в дверь спальни. Открыв, она увидела лишь темный коридор: никого не было — ни на пороге, ни где-либо еще в доме. Она вернулась в комнату и закрыла дверь, но не