Студент богословия - Майкл Циско

Не отрывая глаз от мостовой, студент богословия пересекает улицу. На углу пахнет едой и мусором. Там маленькое кафе, без двух стен: пол — истертые оранжевые и белые плитки — тянется к низкому бордюру. Это — доска, уставленная прочными белыми металлическими столами и стульями, на которых восседают длиннолицые любители чтения и шахмат. Он замечает, что некоторые из них играют с автоматами.

«Шахматы — это борьба алгоритмов, — думает он. — Одной из фигур самой игрой предназначено ее закончить, матом или патом. Все пешки — шпионы, как я».

Студент богословия идет к прилавку. На уровне подбородка стеклянная витрина заляпана бледными отпечатками пальцев и ладоней. Стройный юноша с пустыми глазами принимает заказ и берет деньги, не глядя на него, уверяет, что еду принесут за столик, и исчезает.

Студент богословия поворачивается и находит место почти на мостовой. Улица кажется спокойной. Он бросает взгляд через площадь — смотрит, как маленькие фигурки снуют вокруг зданий, подобно рою теней, плывущему по блестящим камням. Город замирает в тихом вечернем свете. Студент богословия обращается к карманному словарю, открывает его наугад: «откровение», «эпиклеза», «сотериология» — эти слова ему знакомы. Дыхание перехватывает. Мальчик в накрахмаленном белом фартуке с лязгом опускает поднос на стол и тащится прочь, вытирая нос рукавом. Вновь оставшись один, студент богословия пьет чай, похожий на дым, сквозь ситечко с тремя кусочками сахара. Две треугольные, жесткие, словно подошва, отбивные лежат на его тарелке — жирные, зажаренные до черноты. Он отрезает ножом кусочек, разбрызгивая горячее масло, запах пряный, внутри тонкие белые завитки, похожие на перламутровые одежки луковиц, и мягкая голубая пудра. Он ест быстро, обжигая язык. Почему-то это ему еще нужно.

Если бы не медная копна, венчающая его голову, мистер Оллимер был бы неузнаваем. Все люди, которых он встречал, помнили его только по цвету волос. Его черты, фигура, платье и поведение — совершенно непримечательны, он словно набросок. Третий из словопытов Вудвинда, коллега хохотуна и хрюкача. Студент богословия поднимает глаза и видит Оллимера: выжидающе подняв брови, тот стоит у соседнего стола. Их взгляды встречаются.

— Не против, если я к тебе присоединюсь? — серьезно спрашивает Оллимер.

Студент богословия поднимает правую руку, указывая на стул напротив. Оллимер спешно садится, кивает и опускает глаза.

Он крутит салфетку, подыскивая слова.

— Эти твари… — наконец говорит он, словно чирикает. — Меня перевели на прошлой неделе, и, конечно, к ним. Они меня тоже изводили насчет стола.

Студент богословия отвечает еще одним жестом. Поднимает брови, еле заметно хмурится, чуть поводит руками.

— Они принялись обсуждать тебя, едва ты ушел, но я бы не волновался, — Оллимер бросает на него быстрый взгляд. — Они не посмеют тебе навредить, пока думают, что ты нравишься мисс Вудвинд.

— Мисс Вудвинд?

— Да… секретарше… разве не помнишь?

— Я… я не знал, что она родственница…

— …А, конечно. Прости, я не понял. Да, она — его дочь, — говоря, Оллимер раскачивается на стуле.

Взгляд студента богословия уплывает вдаль, следуя за двумя корейцами, несущими барабан.

— Мы только встретились. Чем я мог ей понравиться? — спрашивает он некоторое время спустя.

Оллимер надувает губы и говорит, поразмыслив:

— Своими манерами, полагаю. Она очень строга к нам… — Оллимер наклоняется ближе и стучит пальцем по столу:

— Если ты ей нравишься, надо этим воспользоваться. Есть преимущества…

— Ты никогда ей не нравился.

Оллимер ухмыляется, словно студент богословия пошутил.

— Ох, это точно.

Студент богословия запрокидывает голову и смотрит мимо крыш — в бело-голубую стремнину неба.

— Где ты учился? — Оллимер ставит локти на стол и опускает лицо в ладони.

— Я студент богословия.

Оллимер осторожно оглядывается. Машина с дымными, непроницаемыми стеклами почти сразу въезжает на улицу. От рычания двигателя стол трясется. Оллимер что-то шипит, но слова тонут в шуме.

— Что?

— Слушай. — Правая рука Оллимера поглаживает воздух над самым столом, он напряженно шепчет: — Ты это серьезно? Ты учился в Семинарии?

— Да.

— Слушай, нам нужно поговорить… позже… я знаю людей…

Двигатель набирает обороты, машина пятится по переулку, а потом рвется вперед, снова и снова — под шинами хлопает мусор, люди расступаются. Оллимер испуганно смотрит студенту богословия через плечо и тут же жалеет об этом.

— О нет! Я их привлек. Я выгляжу подозрительно! — стонет он. — Мне пора!

Оллимер протягивает ему руку. Студент богословия смотрит на нее, словно не понимая. Паника вспыхивает в глазах Оллимера, он отчаянно трясет рукой, на миг показывая скрытую в ладони визитную карточку. Студент богословия сжимает его липкие пальцы и забирает карточку, прячет ее в карманный словарь одним плавным, незаметным движением. Оллимер робко машет на прощание и быстро идет к офису. Баюкая лицо в ладонях, вытирает пот. Внезапно машина забывает про свои судороги и, гудя клаксоном и слепя фарами, рвется через бордюр, расшвыривая столы. Студент богословия выбегает на площадь, опрокинув свой стол под визжащие колеса, перепрыгивая через смятые стулья. Он бросается в ближайшую арку и теряется среди тысячи улиц.

Сон

ень сгорает во всполохах синих теней, одна за другой зажигаются звезды. Студент богословия смотрит в небо из гамака, который подвесил между пожарной лестницей и водосточной трубой, на пятом этаже над пустынным переулком, у входа в который мерцают редкие фары. Свет просачивается сквозь планки импровизированного забора. Тонкие вертикальные лучи плывут слева направо по кирпичным стенам или струятся в единственное окно рядом с ним, открывая безликий верхний угол комнаты, похожей на оштукатуренную коробку. Студент богословия не может позволить себе жилье.

Убаюканный волнами света, он дремлет — лицом вверх, пока внезапно не понимает, что больше не может смотреть в это небо. Он боится упасть в черный эфир — упасть так высоко, что сгорит. Но он уже там, окруженный звездами. Они так близко, что можно достать рукой, гудят и сверкают, как миллионы маленьких бриллиантовых механизмов.

Лежа в гамаке, он чувствует себя липким. Его покрывает масло. Прозрачное масло сочится из пор, пропитывая одежду. Ему нельзя ее испортить. Костюм