Сожженные приношения - Роберт Мараско
Остановив выбор на длинном золотисто-голубом платье, Мэриан надела его и расчесала свои седые волосы. Затем вышла в коридор и, не глядя по сторонам, направилась в верхнюю гостиную.
Разумеется, портреты уже появились, на самом краю стола. Бен и Дэвид, оба с одинаково пустыми и безжизненными взглядами, устремленными на что-то, что навсегда останется где-то вне досягаемости Мэриан. Бен. И Дэвид. Она дотронулась до фотографий. И если бы в ней сохранились хоть какие-то слезы, хоть какие-то эмоции, она спросила бы: «Почему я не с ними? Почему меня спасли?»
Спасли…
Мэриан уселась в нарядное кресло; ее руки на подлокотниках то сжимались, то разжимались. Она слышала знакомый гул, она пристально смотрела на дверь – молча, ощущая, как внутри ее медленно нарастает нечто более сильное, чем все, что она когда-либо чувствовала в жизни. Сильнее гнева, ненависти, предательства и потери… полной необратимой потери.
Больше ничего нет, мысленно сказала она сама себе; а потом сказала снова, вслух, по-прежнему не отрывая глаз от двери:
– Больше ничего нет. Ничего. Теперь все в порядке, все так, как должно быть.
Подождав немного, она встала и направилась к двери.
– Ничего нет, совсем ничего не осталось.
Мэриан остановилась, ее взгляд следовал за изгибами резного лабиринта. Она подняла руку и прикоснулась к нему, ладонь сжалась в кулак, который ударил по двери, всего один раз.
– Вот так все и заканчивается? – спросила она. – Все это так и остается между нами? После того, как я все вам отдала?
Кулак разжался, и пальцы, как будто даже не по ее воле, медленно заскользили по резной поверхности, лаская ее.
– Миссис Аллардайс? – позвала она негромко. – Миссис Аллардайс? – Она прижалась лицом к двери. – Иногда вы так близки ко мне… и я видела вас так ясно во всем, что есть в вашем доме… Зачем этой двери по-прежнему разделять нас?.. Ведь я отдала вам все. – Она терпеливо собралась с силами, которые наполнили ее голос и ее руку, и принялась молотить по двери. – Мне больше нечего отдавать! – кричала она. – Нечего. Нечего. Нечего. Нечего. Нечего…
И тогда она услышала щелчок, а дверь под ее ладонью начала двигаться, еле заметно. Внезапность этого щелчка посреди ее криков ошеломила Мэриан. Она застыла на месте, а потом улыбнулась; чувство изумления и триумфа мало-помалу меняло ее лицо. Рука опустилась на ручку и потянула дверь на себя. Гул нарастал, становился тем глубже и мощнее, чем шире становилась щель, чем настойчивее нажимала дверь на Мэриан даже после того, как она отняла руку.
Дверь под верхним резным слоем оказалась на удивление массивной, невероятно толстой, словно защищавшей вход в некое гигантское хранилище. Улыбка застыла на лице Мэриан, когда она увидела, что эта махина продолжала открываться сама по себе; гул все усиливался, сотрясая и ее саму, и всю комнату своей мощью, и исходящий оттуда тонкий луч света все набирал силу. Мэриан налегла на дверь, пытаясь остановить неотвратимое движение, отрезать всепоглощающую силу гудения и чудовищно яркий свет, выбеливающий все вокруг. Но дверь открывалась все шире, и Мэриан чувствовала, что кричит, кричит на безбрежность и громадность силы, выпущенной на нее. А после она не чувствовала ничего и ничего не слышала, а лишь видела в самом сердце белизны какую-то точку, тень, которая, знала Мэриан, и была источником света, устремившегося на нее. Ближе. Ближе. Черты беспорядочно мелькают, затем соединяются, проступая из тени. Безобразно старая, подавшаяся вперед в великолепном кресле… глаза, обращенные на Мэриан, сверкают огнем. Они приближаются, вгрызаясь глубже, выжигая из нее все – горе, любовь, воспоминания. Мэриан воздела руку, желая прикоснуться к фигуре, и это был жест полного принятия. Тогда сверкающие перед ней глаза померкли, фигура растворилась, оставив пустое кресло. Кресло для Мэриан. Которая закрыла глаза и начала медленно двигаться вперед, слушая голоса, заполнившие необозримую тишину.
– Наша матушка…
– Наше сокровище…
– Возвращена нам…
– Во всей своей нежности…
Мэриан встала перед креслом.
– Своей славе…
– Своей красоте…
– Своей юности…
Она повернулась.
– Навсегда с нами…
– Навсегда…
– Навсегда…
И села.
– Навсегда…
Она сжала подлокотники кресла и ощутила мощь гула не снаружи, но внутри себя, ощутила, что эта мощь исходит из нее самой и разливается по всему дому и угодьям, вплоть до малейшего хрустального предмета, до самого робкого из молоденьких побегов. А где-то вдалеке раздался грохот большой двери, захлопнувшейся и запечатавшей то ли сейф, то ли склеп.
* * *
Они материализовались почти немедленно, повинуясь безошибочному сигналу интуиции, – Аллардайсы и Уокер. Они в безмолвном благоговении следовали из комнаты в комнату по дому своей матери, который никогда еще не выглядел таким роскошным, сияющим и безупречным.
– Во всяком случае, с прошлого раза, – сказал брат, сидя в кресле-каталке.
Они обошли и объехали территорию – столько, сколько смогли за один день. Деревья и кусты разрослись в полную силу, трава приобрела насыщенный зеленый оттенок, дом, белый и безукоризненный, блистал на холме.
– Ах… – сказала Роз.
Уокеру приказали убрать все, что могло омрачить этот пасторальный вид.
Дом сфотографировали с того широкого луга, чтобы зафиксировать момент совершенства, и через некоторое время фотографию принесли в нишу, соединяющую гостиную и оранжерею. Уокер подошел к стене, завешанной такими же фотографиями, и обернулся через плечо к Роз и брату.
– Тут уже места нету, – сказал он.
– Ну так найди какое-нибудь, – ответила Роз, всучив ему молоток и гвоздик для рамки. – За что мы тебе платим?
Уокер привстал на цыпочки и поднял фотографию повыше, начав новый ряд поверх всех остальных рамок.
– Может, так? – спросил он.
– Годится, – сказал брат.
Уокер пристраивал фотографию на видном месте, Роз одобрительно наблюдала за ним, а брат выбрался из своего кресла, чтобы отметить этот прекрасный момент.
Примечания
1
Квинс – район Нью-Йорка. – Здесь и далее примеч. перев.
2
«Мелочь пузатая» (англ. «Peanuts») – популярный в США комикс, выходивший с 1950 по 2000 год.
3
Альфред И. Ньюман – вымышленный персонаж
