Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг
– Ваш план не сработал.
Кто-то еще сидел с ней в машине. Какой-то пузатый, похожий на бритого медведя детектив, которого он раньше не встречал, – тот ошарашенно смотрел в небо через лобовое стекло.
– Мы дали ей время до полуночи, – ответила Элисон ледяным тоном, каким обычно сообщают об увольнении. – И полночь еще не наступила.
Окно с шорохом закрылось, и Джареду ничего не осталось, кроме как идти домой.
«Доказывать существование вампиров – это доказывать собственное безумие», – однажды сказала ему она. Она, та же самая женщина, которая заявляла, что если он рискнет сообщить, как погибла его жена, хоть одной живой душе, включая дочь, то его упекут обратно в дурдом и он проведет там остаток своих дней.
Он вздохнул, понимая, что в полночь Уилл Рэдли будет еще жив.
Все зря.
Он находился с Уиллом в одной деревне, но ничего не мог поделать. Он шел мимо паба, мимо почты, мимо кулинарии, где продавались закуски, которые он не мог себе позволить, даже если бы хотел. На стоящей за окном доске в деревянной раме виднелась написанная мелом реклама пармской ветчины, оливок сорта мансанилья, артишоков-гриль и марокканского кускуса.
Мне здесь не место.
И за этой мыслью – еще одна.
Я был несправедлив к своей дочери.
Джаред принял решение. Он вернется домой и попросит у Евы прощения. Наверняка ей было тяжело мириться с его странным поведением и жесткими ограничениями. Если она захочет – они уедут отсюда куда-нибудь подальше, и он предоставит ей всю ту свободу, которая нужна разумной семнадцатилетней девушке.
Он вспомнил, как они с Евой по воскресеньям выбирались на пробежки – когда-то у него на это было и время, и силы. Она тогда была подростком и страстно увлеклась фитнесом: ее хватило примерно на год. Но ему нравилось вот так наедине с дочерью, без жены, бежать вдоль канала или старой заброшенной железной дороги в Сейле. Они тогда были по-настоящему близки, и он оберегал ее без нынешнего удушающего усердия.
Да, хватит.
Пора все это прекратить.
Если он – или кто угодно – убьет Уилла Рэдли, станет ли ему от этого легче? Неизвестно. Наверное, станет – но сейчас важно только то, что Ева и так вытерпела слишком многое и пора поставить точку.
С этой мыслью он вставляет ключи в дверь дома по адресу Лоуфилд, 15, входит в холл и поднимается по общей лестнице. Еще не войдя в квартиру, он чувствует, что что-то не так. Слишком тихо.
– Ева? – зовет он, кладя ключи на полку рядом с красным конвертом от службы водоканала.
Молчание.
– Ева!
Он идет в ее комнату, но там пусто. Там ее постеры, ее узкая кровать, ее открытый шкаф, но нет ее самой. На вешалках призраками висят ее вещи.
На туалетном столике лежит косметика, в воздухе стоит сладковатый химический запах лака для волос.
Она ушла. В понедельник, на ночь глядя.
Где она, черт возьми, пропадает?
Он бежит к телефону. Звонит ей на мобильный. Она не отвечает. Тут он замечает записку на столике в гостиной.
Пап. Я ушла в кино с Роуэном Рэдли. Сильно сомневаюсь, что он тоже вампир.
Ева
«О боже», – думает он.
На него со всех сторон наваливается паника. Записка падает, и еще до того, как она касается пола, он хватает ключи от машины и выбегает, свободной рукой проверяя, на месте ли его нательный крестик с маленьким золотым Иисусом.
Он выскакивает под дождь.
Точно, окно же разбито. Ева давно напоминала ему привести машину в порядок, но ему не было дела.
Однако сейчас у него нет ни выбора, ни времени.
Он открывает дверь, садится, даже не обтерев мокрое сиденье, и на полной скорости мчит в Тирск.
Затерянный мир, который когда-то был ее собственным
Она испытывает не столько боль, сколько ощущение распада. Как будто перестает быть чем-то твердым и превращается в жидкость. Ева оглядывается на раковины и зеркала. На распахнутые двери кабинок. На разбитую бутылку в луже неизвестно чьей крови. Глаза слипаются, клонит в сон – но тут слышится какой-то шум. Ее выдергивает из забытья автоматический слив в писсуарах, и она вспоминает, где находится, что случилось и кто она такая.
Тот тип исчез, а значит, Еве надо отсюда выбраться и позвать на помощь.
Она пытается встать, но это дается ей с трудом: сила земного тяготения давит как никогда прежде.
Она – ныряльщик, плывущий над останками затонувшей цивилизации. Над затерянным миром, который когда-то был ее собственным. Она добирается до двери. Тянет ее изо всех сил и шагает на ковер. Орнамент на нем кружится под ногами сотней маленьких водоворотов. Перед ней фойе, впереди – касса. На какой-то странный миг она успевает удивиться, почему кассир смотрит на нее с таким ужасом.
Рука соскальзывает с раны.
А потом наступает странная, жуткая темнота, как будто над ее головой проплывает корабль, и она понимает, что происходит что-то ужасное. Что через пару секунд она вообще больше ничего не будет понимать.
И она растворяется в этой черноте.
Как соль в воде.
Каждая крупица ее жизни медленно распадается и становится чем-то иным.
Помогите.
Она отчаянно пытается произнести это вслух, но не уверена, что у нее получается. С каждым шагом силы покидают ее.
Пожалуйста, помогите.
В ответ кто-то зовет ее по имени.
Она узнает голос отца. Темнота уже не собирается на периферии поля зрения, а заполняет собой все вокруг, накрывая волной. Она сдается под ее тяжестью, и осознает только то, что падает на ковер.
Малышка
Джаред Коупленд домчал на машине до кинотеатра под дождем и ветром, бьющими в разбитое окно, под шуршание осколков стекла на пассажирском сиденье. На полпути, возле «Лисы и короны», мимо него проехало семейное авто семьи Рэдли. В машине, кроме Питера, никого не было.
Решив, что Питер подвозил сына, Джаред рванул в Тирск на всех парах. Прибыв на место, он боком приткнул машину на мостовую и побежал по ступеням ко входу.
И вот он влетает в фойе. Видит мужчину в белой рубашке – вероятно, администратора; тот активно жестикулирует и орет в телефон:
– Здравствуйте… Скорую, срочно… да… тут на девушку напали или что-то вроде того… кровотечение…
А потом Джаред замечает окровавленную дочь, и все понимает. Ее укусил этот пацан, Рэдли. Его охватывает такой ужас,
