Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг
Он чувствует, как Евин пульс едва бьется под его пальцами. В это время администратор говорит: «Кинотеатр в Тирске. Она без сознания. Срочно выезжайте».
Джаред осматривает рану, из которой непрерывно льет кровь. И он знает, что она не затянется. Знает, что ни в одной больнице по всей стране ее не спасут. Если он попытается помочь ей любым традиционным медицинским путем, она умрет.
Администратор уже положил трубку.
– Вы кто? – спрашивает он Джареда.
Джаред не отвечает на вопрос и поднимает свою дочь на руки. Ту самую малышку, которую носил на руках с рождения, когда она не весила и трех кило, которую кормил по вечерам из бутылочки, давая отдохнуть измотанной жене, которую убаюкивал одной и той же колыбельной по ночам.
Ее веки трепещут и на секунду размыкаются. Она приходит в себя, только чтобы сказать «прости», и снова отключается.
Администратор пытается преградить Джареду путь:
– Что вы делаете?
– Это моя дочь. Пожалуйста, придержите дверь.
Администратор смотрит на него, потом на стекающую на ковер кровь. Встает перед Джаредом:
– Прошу прощения, но я не дам вам ее унести.
– Отойди, – говорит Джаред, глядя на него с каменным упрямством. – Отойди с дороги, твою мать.
Администратор отступает, пропуская Джареда, который снова и снова повторяет своей дочери и самому себе:
– Все будет хорошо. Все хорошо. Все будет хорошо.
Вверх, вверх и вверх
Тоби выходит из закусочной Миллера с порцией рыбы и картошки, завернутых в белую бумагу, и садится на велосипед. Он с улыбочкой думает о лежащих в кармане деньгах и о том, что Роуэн поступил очень тупо, оставив конверт в почтовом ящике. Он радуется своим мыслям и не догадывается, что сверху за ним наблюдают.
Тоби сворачивает на тропинку через поле для выпаса лошадей, чтобы срезать путь до Садовой аллеи.
Лошади галопом пускаются прочь – но не от того мальчика, который едет на велосипеде, а от того, который, постепенно снижаясь, летит в небе.
И по мере снижения Роуэн понимает, что всему конец.
Ева никогда не будет с ним.
Он – урод.
Он совершенно один в мире лжецов.
Он – сын своего отца.
Он – Роуэн Рэдли. Летящее в ночи чудовище.
Тоби задирает голову и не верит своим глазам. Прижатый локтем сверток с едой падает, рыба и картошка рассыпаются по земле.
На его лице застывает первобытный страх.
– Нет! – выдыхает он. – Какого…
Он со всей дури жмет на педали, мчась по дорожке, предназначенной для медленных пенсионерских прогулок по выходным.
А Роуэн летит за ним – уже не такой злой, с ясной головой и спокойный, как удав. Он снижается, а Тоби жмет на тормоз, в панике пытаясь свернуть в сторону. Но не успевает. Роуэн уже схватил его за куртку и с легкостью поднимает в воздух, несмотря на то, что Тоби мертвой хваткой вцепился в руль велосипеда и тащит его с собой.
– Ты прав, – говорит Роуэн, выпустив клыки на всю длину, когда лошади внизу превращаются в движущиеся точки. – Я урод.
Тоби готов орать, но немеет от ужаса. Он отпускает велосипед, тот падает на дорожку.
Роуэн намерен его убить. Доказать себе, что он настоящий монстр. А раз он монстр, то ему не будет больно. Он вообще не будет ничего чувствовать, только убивать и снова убивать, перемещаясь с места на место, как его отец. Только моменты острых ощущений, без ощущения вины и прочих человеческих эмоций.
Он поднимает Тоби все выше.
Вверх, вверх и вверх.
Тоби кое-как пытается заговорить, несмотря на то, что по его ногам теплой струей льется моча.
– Прости меня, – булькает он.
Роуэн смотрит соседу в лицо, все быстрее взмывая с ним в небо.
Испуганное, жалкое лицо.
Лицо жертвы.
Нет.
Он не сможет. Даже если он чудовище – он не такой, как его отец.
Он кричит, заглушая встречный ветер:
– Если ты еще хоть слово скажешь о моей семье или о Еве, я тебя убью. Хоть слово. Ты понял?
Тоби кивает, борясь с земным притяжением.
– Даже если ты посмеешь хотя бы вспомнить о том, что сейчас происходит, – тебе конец. Уяснил?
– Да, – скулит Тоби. – Пожалуйста…
Он в любом случае рискует – хоть убьет его, хоть нет. Но Роуэн не собирается растерять все хорошее, что еще в нем осталось, ради горького вкуса крови Тоби.
Он снижается и отпускает Тоби в паре метров от земли.
– Пошел, – командует Роуэн, пока Тоби встает на ноги. – Вали отсюда и оставь меня в покое.
Роуэн опускается на землю и смотрит вслед удирающему Тоби. За спиной вдруг раздаются аплодисменты.
Это Уилл.
Вокруг его рта размазана кровь – кривым мазком, будто он пытался изобразить на лице маску трагедии.
– Очень хорошо, Пиноккио, – продолжая аплодировать, говорит Уилл. – У тебя душа настоящего человеческого мальчика.
Он не заметил, как Уилл прилетел. Он что, наблюдал за ним с самого начала? Интересно, чья это кровь на его лице.
Уилл шагает к нему.
– Хочу также заметить, что в моем трейлере ты совестью не пользовался, и это даже хорошо.
Он стоит достаточно близко, чтобы Роуэн уловил запах его дыхания – только вот чем именно пахнет от Уилла, до Роуэна доходит не сразу.
– Кража, – произносит Уилл, – это очень серьезный проступок. Но не переживай, справедливость восторжествовала. Ты спер кровь у меня – я украл у тебя. Инь-ян, сынок, – глаза у Уилла совершенно безумные. Как у настоящего монстра. – Я не такой, как ты. Я давно перестал слушать голос совести. Это просто белый шум. Как стрекотание сверчка.
Роуэн пытается понять смысл сказанного. Он вдруг осознает, запах чьей крови чует от Уилла, и это осознание – как удар под дых.
– Я просто сделал то, что хотел сделать ты, – Уилл опережает вопрос своего сына. – Я взял ее, я укусил ее, я пил ее кровь. А потом… – он улыбается, целенаправленно доводя Роуэна до белого каления. – Я убил ее. Я убил Еву.
Роуэн вспоминает, как несколько часов назад, на уроке английского, Ева передавала ему
