Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг
Эта мысль вгоняет его в панику. Он достает из бардачка «Книгу Трезвенника», которую по-тихому забрал из комнаты Роуэна.
Находит нужную главу: «Секс без крови: важно то, что снаружи». Он читает о техниках дыхания, о концентрации на тактильных ощущениях и о способах отвлечься от мыслей о крови. «Если вы чувствуете, что начинаете трансформироваться во время прелюдии или непосредственно полового акта, закройте глаза и дышите ртом, ни в коем случае не носом, чтобы уменьшить интенсивность обонятельных ощущений и сдержать фантазии… Если вышеописанные способы не помогают, немедленно прекратите акт и произнесите вслух Мантру трезвенника: “Я, имярек, полностью контролирую свои инстинкты”».
Он снова смотрит на дорогу. Мимо проезжает еще одна машина, а спустя пару минут – автобус. Питер почти уверен, что заметил в окне лицо своего сына, беспомощно глядящего сквозь стекло. А Роуэн видел его? Вид у него, конечно, ужасный. Он что-то знает? Эта мысль тоже его пугает, и внутри срабатывает какой-то переключатель. Перспектива кратковременного удовольствия уступает чувству долга. Он заводит машину и едет домой.
– Я Питер Рэдли, – бормочет он. – И я контролирую свои инстинкты.
Тирск
Роуэн и Ева сидят в Тирске в кинотеатре, в десяти километрах от дома. У Роуэна в рюкзаке – бутылка с кровью. Но он пока из нее не пил. Он чуть не приложился к ней на автобусной остановке, снова увидев граффити «РОУЭН РЭДЛИ – УРОД» (такая же надпись, как на здании бывшей почты, сделанная рукой Тоби – хотя тут он постарался основательнее, отрисовав объемные угловатые буквы). Но тут как раз пришла Ева и приехал автобус. Так что он сидел и молчал – с мыслями о том, кто его настоящий отец, и с плещущейся внутри себя материнской ложью.
Фильм он не видит. Переполняясь счастьем, он смотрит только на Еву и на ее кожу, которую дикие взрывы на экране покрывают желтыми, оранжевыми и красными бликами.
Он смотрит – и откровения из письма матери отступают, остается только облик и запах Евы. Он не сводит глаз с темной полоски тени под сухожилием на шее, и представляет себе вкус того, что под ней струится.
Он наклоняется ближе, ближе, его зубы удлиняются, он закрывает глаза, готовясь впиться в ее кожу. Она видит его движение и улыбается, протягивая ему ведерко с попкорном.
– Спасибо, не хочу, – говорит он, прикрывая рот ладонью.
Он встает, собираясь выйти.
– Роуэн?
– Я в туалет, – он торопливо пробирается мимо пустых сидений в ряду.
Прямо сейчас он понимает, что больше никогда не должен с ней встречаться. Он подобрался так близко. Он почти потерял контроль.
Я монстр. Я монстр и отпрыск монстра.
Надо утолить эту настойчивую жажду.
Вбежав в мужской туалет, Роуэн достает бутылку и вынимает пробку. Запахи застарелой мочи тут же исчезают, и он погружается в чистое наслаждение.
Аромат кажется совершенно экзотическим и притом знакомым, но он никак не может понять, откуда его знает. Он делает глоток. Закрыв глаза, экстатически упивается вкусом. Все чудеса мира поют у него на языке. И снова приходит странное ощущение узнавания, как будто он вернулся в старый дом, о котором давно забыл.
И только когда он отнимает бутылку от губ, чтобы отдышаться и вытереть рот, ему приходит в голову рассмотреть этикетку. Вместо имени Уилл от руки написал «ВЕЧНАЯ – 1992».
До него доходит.
Вечная.
И год его рождения.
Она – у него во рту, у него в горле.
Бутылка трясется в его руках неизбежным отголоском землетрясения, вызванного бушующим в нем ужасом и гневом.
Он швыряет бутылку в стену, кровь стекает по керамической плитке и расплывается лужей на полу. Лужа алым языком тянется к его ногам.
Он обходит ее, не касаясь, раздавливая подошвой осколок стекла, и спешит к выходу. В фойе пусто – только кассир за стойкой, он читает газету и жует жвачку.
Кассир смотрит с подозрением. Видимо, он слышал, как разбилась бутылка. Однако возвращается к чтению – или только делает вид, – краем глаза поглядывая на Роуэна.
Роуэн выходит на лестницу у входа, глубоко и медленно дышит. Холодает. Воздух сух. Вокруг стоит такая абсолютная всепоглощающая тишина, которую немедленно хочется нарушить, поэтому он просто кричит, задрав голову к небу.
Неполный лунный диск прячется за прозрачным облачком.
Звезды мерцают, передавая сигналы из прошлых тысячелетий.
Прокричавшись, он сбегает по ступеням и несется по улице.
Быстрее, быстрее, быстрее, пока бег не становится чем-то иным, а земля и все остальное не уходят из-под ног.
Атом
«Ледяные мутанты: Перерождение 3» – не самый лучший фильм, который Еве доводилось смотреть. Сюжет выстроен вокруг каких-то эмбрионов внеземных форм жизни, запечатанных в вечной полярной мерзлоте со времен ледникового периода, а теперь, из-за глобального потепления, они оттаивают и вылупляются, превращаясь в смертоносных морских обитателей и нападая на подводные лодки, траулеры, дайверов, экоактивистов, пока их не разносит в клочья ВМФ США.
Правда, минут через двадцать от начала сюжет развалился, а фильм превратился в кашу из все более навороченных взрывов и нелепых цифровых пришельцев-осьминогов. Но это не имело значения, потому что Ева просто сидела рядом с Роуэном и постепенно осознавала, что находиться рядом с ним – самое приятное занятие в мире. Даже если при этом приходится смотреть всякое фуфло. И потом, справедливости ради, других фильмов сегодня и не показывали. Кинотеатр в Тирске, в конце концов, совсем не мультиплекс. А потом Роуэн ушел и она осталась одна – вспышка от очередного экранного взрыва освещает циферблат – на целых полчаса, и ей уже весьма интересно, куда он подевался.
Она ставит ведерко с попкорном на пол и идет искать. Быстро и смущенно протиснувшись мимо нескольких парочек и странноватых фанатов трагедий со взрывами, она выходит в фойе.
Его нигде нет. Здесь вообще никого нет, не считая кассира за крошечным окошком, который, похоже, ничего не видит, кроме своей газеты. Ева направляется к туалетам – они за углом и из фойе не видны.
Она подходит к дверям мужской уборной.
– Роуэн!
Тишина – но она чувствует, что там кто-то есть.
– Роуэн?
Ева вздыхает. Вероятно, она все-таки его оттолкнула. На сцену выходит ее привычное уничижительное самокопание. Может, не стоило так много говорить о своем отце. Может, дело в лишнем килограмме, о котором ей утром сообщили весы. Может, у нее плохо пахнет изо рта. (Она облизывает ладонь, нюхает, но не чувствует ничего, кроме какого-то детского и сладковатого запаха слюны.)
