Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
Я чувствую, как по спине, по рукам и шее бегут мурашки. В кофейне тепло, но я не снимаю пальто. Мне зябко и весело. А тебе? Так жаль, что я не вижу твое лицо. Интерьеру не хватает зеркал. Но музыка тут отлично подходит к нашему танцу: медленная, тягучая, неторопливая. Светлая, как собирающийся дождь.
Ты продолжаешь сидеть, сгорбившись, за своим столиком. Солнце подсвечивает тебя с разных сторон, прорываясь сквозь тяжелые портьеры. Перед тобой все больше чашек. Ты столько выпила, но ничего не съела. Ты ничего не ела со вчерашнего дня. Моя бедная девочка. Мне хочется подозвать официанта и заказать что-нибудь для тебя, но тогда… О, я представляю, как ты вздрогнешь, оглянешься, сбивая стулья, выберешься из-за стола и бросишься прочь. Губы сама собой трогает улыбка. О Са-ша… Придется потерпеть. Мы поужинаем вместе сегодня, обещаю.
Время идет, а ты не собираешься уходить. Я не тороплюсь и не тороплю. Сиди, сколько тебе захочется. В этом есть своя роскошь, своя прелесть – наконец рассматривать тебя не в темном поезде и не в грязной электричке, а в тихом, пахнущем ванилью и кофе просторном зале.
И все-таки у меня есть кое-какие дела, которые хорошо бы успеть до вечера. Пока ты цедишь третью чашку, я занимаюсь технической стороной вопроса: еще одно сообщение от мамы, проверка, не вернется ли папа раньше времени, мелочи, связанные с парикмахерской и помещением на Рыбацком проспекте. Закончив, вспоминаю о том, что делал ночью, и начинаю предаваться мечтам: какую фотосессию я устроил бы для тебя, если бы захотел?
Обстановка навевает определенные мысли, и я представляю тебя лежащей на верхней крышке старого пианино. Лакировка потрескалась, клавиши пожелтели – пианино не один десяток лет, оно старше тебя, но, пожалуй, младше меня. Твои волосы блестят на фоне выцветшего глянцевого дерева. Твои короткие черные волосы – они даже начинают нравиться мне, Са-ша. Твои черные брови, идеально полукруглые, всегда чуточку удивленные. Твои красные губы, матовые, узкие, плотно сжатые. Ну улыбнись же. Улыбнись. Воображаемая ты, лежащая на крышке пианино, улыбаешься, лицо расслабляется, мне хочется дотронуться и обвести пальцем брови, глаза и губы. Я представляю, как ты закрываешь глаза, как я касаюсь нежных сухих век. Бьется крохотная синяя жилка; веки похожи на лепестки фиалки. Я целую твои пальцы. На тебе старый свитер крупной вязки, с каким-то геометрическим узором, и под свитером – ничего. Ты поворачиваешься, смотришь в потолок и закрываешь глаза. На пианино выписан инвентарный номер. Я достаю белую краску и пишу инвентарный номер и на тебе: закатываю рукава свитера, вывожу его на твоих запястьях. Потом осторожно поворачиваю твою голову, отвожу волосы и пишу номер на шее.
Я открываю глаза. Я все еще в кофейне, передо мной теплый «Дарджилинг», а ты все еще сидишь за столом впереди меня, кажется задремав.
Какие длинные, красивые, покрасневшие у тебя пальцы на одной из реальных фотографий. Какой уставший взгляд. Косточка на запястье и вены у локтя на внутренней стороне руки. Если бы эта фотография была у меня, когда я сидел в тюрьме, когда налаживал локальную сеть, настраивал ПО[36] и создавал репозиторий «Неудачки», мне было бы настолько проще… Но я даже не знал тебя тогда, Са-ша. А твой инвентарный номер в моей картотеке на самом деле совсем короткий: ты четвертая.
Мне звонят из парикмахерской. Звонок тихий, но ты слышишь сквозь разделяющий нас зал и музыку – и вздрагиваешь. Как же мне нравится, когда ты вздрагиваешь. Я представляю, как провожу по твоему позвоночнику ногтем. Лезвием. Острием.
Я беру трубку, слушаю, соглашаюсь, перевожу деньги. Заказ доставят прямо сюда. Ты дождешься меня, Са-ша?
Полчаса спустя в кофейню входит курьер. Он улыбается и отдает мне легкий и мягкий сверток. Я оставляю щедрые чаевые. Курьер уходит. У меня все готово, Са-ша.
Глава 5
За угловым столиком
Саша давно набрала сообщение, но у нее все еще не хватало духу нажать «Отправить». Она заносила палец несколько раз – и несколько раз отступалась, глотая плотный ужас, как будто весь воздух превратился в страх и отчетливое осознание финала. Электрический, резкий, он колол, когда она пыталась дышать, и буквы рябили перед глазами – Саша даже не была уверена, что на самом деле смогла написать что-то. Она обреченно подняла взгляд на Вадима. Подумала, что глаза, наверное, опухли и покраснели после таких-то суток. Да какая разница… Вадим смотрел испуганно и напряженно. Лишь бы не спасовал. Лишь бы не убежал прямо сейчас. Как так вышло, что поимка серийного маньяка зависит от этого обычного парня, сидящего перед ней? И… и ведь это не может все-таки быть он?..
– Ты же не он, правда? – глупо спросила Саша и слабо улыбнулась. Сил не было вообще – словно кто-то выпил их из ее тела, из ее души. Она подумала, что если дойдет дело – она совсем не сможет сопротивляться.
Вадим качнул головой. Он, кажется, не до конца понимал, что происходит. Она и сама не понимала. Из динамиков продолжала литься мягкая тихая музыка, расслабляющая и вязкая. В нее так ловко и так легко вплетались звон чашек и негромкие разговоры. Меланхолично и нежно.
Я тут. Я готова.
– Иди, – сказала она Вадиму. – Он придет сейчас.
Вадим поднялся. Саша дернулась, сдвинув чашки, и вцепилась в его руку.
– Не уходи!
– Саш. Давай вызовем полицию сюда. Пожалуйста. Если то, что ты говоришь, правда…
Она сама не была уверена в том, что говорит. Она уже ни в чем не была уверена. Во рту страшно горчило, очень сильно хотелось спать, Саша плыла по волнам апатии и паники, а вокруг крошилась реальность. Она вновь раздвоилась или растроилась, а то и расчетверилась на разных Саш – собранных, напуганных до одури, хохочущих и спящих. Она выпустила руку Вадима и стерла первое предложение.
Я готова.
Потом стерла второе и написала заново:
Ну и где ты?
– Всё. Иди.
– Ты уверена?
– Более чем, – ответила одна из Саш. Другая сглотнула. Третья глубоко вдохнула и закрыла глаза. Не выдыхала до тех пор, пока не определила по шуму, что Вадим встал и пошел к
