Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
На первый взгляд вы кажетесь такими разными; они трое наверняка смеются сейчас, глядя с небес или из преисподней, удивляясь: что я нашел в тебе? Если, конечно, только не разучились смеяться – после наших встреч.
…И все же в вас много общего – на самом деле. Не подумай, я вовсе не руководствовался этим, наблюдая за тобой, выделяя тебя. Так просто случилось.
Все вы не слишком озабочены внешностью, не помешаны на уходе – и мне это нравится. Вы способны на отважные поступки – даже если на самом деле их диктует страх, а не храбрость. С Сехмет вы одинаково наклоняетесь: между футболкой и поясом открывается трогательная незагорелая полоска кожи на пояснице. Как и у Сары, у тебя невероятно неразборчивый почерк, а на подбородке то и дело вскакивает прыщ. Выражением глаз ты порой напоминаешь мне Свету… Да, в вас всех определенно есть что-то общее. Вот только ни одна из тех трех не пыталась сбежать. А ты… Са-ша… Мне так жаль, что ты обрезала свои косы, Са-ша. Но мы это исправим.
Темные косы на обнаженных плечах. Жесткость и блеск. Запах. Я все еще не знаю, как пахнут твои волосы, если зарыться в них лицом, медленно перебирать пряди, переплетая лентами.
Но ведь я решил не думать пока о тебе.
Это непросто.
Я снова возвращаюсь к Сехмет и вспоминаю, как часто она курила, – кожа на указательном и среднем пальцах слегка пожелтела. Она курила, даже когда уже не могла уйти от меня. Даже когда я прямо сказал, что запрещаю. Она курила. И мне приходилось наказывать ее за это.
Я вспоминаю мурашки у нее на груди. Волоски на шее. Сломанный ноготь на большом пальце. Меня захлестывают эмоции. Я вспоминаю, как веревка захлестывала ее шею.
Я не могу сидеть.
Ты спишь за стеной.
Я хочу прямо сейчас.
Прямо. Сейчас.
Нет. Я не могу сейчас.
Осталось совсем, совсем немного.
Глава 4
«Дарджилинг»
– Доброе…
Какое, к черту, доброе.
– …утро.
Какое, к черту, утро. Начало пятого. Почти ночь.
– Мне очень важно узнать…
Я не хочу его знать. Я не хочу его знать!
– Имя человека, который ночевал в комнате рядом с моей. С двадцать третьей.
Да. Я сказала это.
Состояние было такое, словно она бежала куда-то всю ночь. Словно не смыкала глаз. Слегка вело, кружилась голова, очень хотелось пить. Саша решила, что, как только выяснит все у администратора, отправится на кухню. И пока будет ждать полицию, выпьет целый чайник воды. Это тоже был не ахти какой план, но все-таки план.
– Возможно, это серийный маньяк.
Надо же. Я и это выговорила.
Ноги подкашивались, и очень хотелось спрятаться в комнате, завернуться в одеяло и уснуть. Только выпить воды перед этим. Целый чайник.
– Я уже была в полиции. Я узнала его по голосу. Я не ошибаюсь. Нет, это не розыгрыш. Он ушел только что. Пожалуйста, скажите, кто это, если вы знаете. И вызовите полицию, иначе я вызову сама.
Фига с два я вызову. Телефон разрядился, зарядки с собой нет, ключа от квартиры нет. Я не понимаю, лучше остаться здесь или бежать подальше… А вдруг он вернется? И когда наконец папин телефон включится? Я не знаю, не знаю, не знаю! Я боюсь уйти… Боюсь оставаться.
Все дальнейшее слилось в полосу серо-стального мокрого питерского утра. Выпить чаю Саша не успела. Полиция явилась прямо в хостел, с ней долго разговаривали – и в какой-то момент, когда она упомянула о визите в участок в Москве, кажется, начали воспринимать всерьез. Но из-за бессонной ночи, из-за отупения, оцепенения, которые она никак не могла стряхнуть, все это казалось бутафорией, выдумкой – как если бы она была куклой Крылова там, на сцене в парке Кавенецка.
Администратор нашла в ящике с забытыми вещами зарядку, подходящую к ее телефону. Саша зарядила его и включила диктофонную запись. Так себе улика: очень тихо, бормотание с редкими едва различимыми внятными словами, помехи на фоне. Надо же, оказывается, здесь где-то недалеко вокзал – на записи были слышны гудки поезда и стук колес. Саша и не заметила ночью. Кажется, ночью она не заметила бы и если бы в комнату вошел и сожрал ее серый волк.
Ей пообещали обработать информацию и принять меры. Что это значило – «обработать информацию» и «принять меры», – не пояснили. В девять Саша, шатаясь, вышла в утро и побрела наугад, не глядя ни в телефон, ни на карту. Зарядку администратор отдала просто так, и Саша решила, что до десяти просто посидит в каком-нибудь кафе или кофейне, чтобы быть на связи. Папин телефон до сих пор был недоступен, но ночная смена заканчивалась около десяти утра, так что… Оставалось только дождаться. Всего ничего.
Но в десять папа все еще не брал трубку, и по-прежнему не было гудков. В половине одиннадцатого Саша раскошелилась на вторую чашку капучино в красивой, просторной и почти пустой кофейне, пышно и топорно оформленной под Викторианскую эпоху. В окна заглядывала весна, но слабому солнцу было тяжело пробиться сквозь тяжелые бархатные портьеры – так что внутри стоял полумрак. Саша спряталась за столом с краю недалеко от выхода: и незаметно, и можно быстро выскочить, если что. За кофе она расплатилась сразу; воткнула зарядку в розетку и принялась бездумно листать ленту, чтобы хоть как-то скоротать время. В кофейню заходили парни и девушки, взрослые мужчины и женщины, мамы с детьми, пожилые пары. Менялись лица, звучала музыка – что-то на английском или французском, от напряжения слова сливались, Саша даже не могла разобрать язык.
В одиннадцать она забеспокоилась всерьез. Отругала себя за то, что не вызнала у папы контакты его компании или коллег. Спрашивать у мамы не хотелось: еще и ее перепугает. Незачем.
Официант спросил, нужно ли ей что-то еще. Саша механически кивнула, и ей опять принесли меню. Она ткнула в самое дешевое, что нашла. Оказалось, это хлебная корзинка: две ржаных булочки и одна маковая, а еще масло. В двенадцать Саша, одуревшая от кофе, придерживая плечом телефон и намазывая остатки масла на остатки булки, снова пыталась дозвониться папе.
Абонент временно недоступен.
Абонент временно недоступен.
Абонент временно…
Она уронила ножик
