Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко

Голос умолк.

У нее одеревенели руки. Она не могла пошевелиться, как ни старалась. Голос сковывал. Гипнотизировал. Медленно уводил ее от самой себя. Она с беззвучным криком скатилась с кровати и бросилась к окну. Принялась яростно дергать раму, взобралась на подоконник и едва не вывалилась в ледяную тьму. Земля темнела совсем близко, Саша смогла бы выпрыгнуть, но…

Ветер хлестал по лицу, волосы попадали в глаза и в рот, было почти невозможно дышать от его порывов и напора. Но, задыхаясь, Саша все еще могла думать. Это был он. Без сомнений. В полиции в Москве ей сказали, что его ищут давно. Что на его счету – не одна жертва. И она – она прямо сейчас, через несколько секунд, в самом прямом смысле может оказаться следующей. Но вместе с тем, если она не сбежит сейчас, она может узнать о нем что-то.

Она должна остаться, и слушать этот голос, и пытаться узнать что-то, что помогло бы полиции, – ради будущих жертв, которых может не быть, если она не уйдет сейчас.

Что, если он знает, что она тут? Что, если ворвется в ее номер сейчас?!

Это была мгновенная вспышка, после которой Саша снова погрузилась в прохладное пустое желе душного воздуха – почти без эмоций. Она удивлялась своей отрешенности, тому, что не колотилось сердце, не дрожали руки – не было никаких симптомов страха, она просто сама была как ледяной пустой прозрачный куб. Коснись его – и он рассыплется. Она застыла среди ночи, тонкой стеной отделенная от самого страшного человека.

Есть ли вообще жизнь или есть только эта длящаяся тьма, крайнее напряжение, попытки вслушаться в его слова, разобрать хоть что-то?

Саша на негнущихся ногах вернулась к кровати – ледяная, не чувствующая своего тела. Этого он и добивался – чтобы она не могла сбежать. Чтобы не убежала в самый последний миг по собственной воле.

Обогнув кровать, Саша подошла вплотную к стене и прижала ухо к шершавой краске. Ей показалось, что она склонилась к его рукам, его ладони обхватили ее голову.

– Привет, – одними губами произнесла она. – Привет. Привет. Я не могу больше бояться тебя. Я не боюсь тебя.

Жизнь давно превратилась в кошмар, где днем были страх и письма, а ночью – сны и он.

– Сны и ты, – шепнула в стену Саша.

Я не могу больше бояться. Надо решаться на что-то.

Она опустилась на корточки у стены и просидела так, застыв, до рассвета, вглядываясь в серые фотографии на стене. Она придумала план – невесть какой, но куда лучше, чем ничего. Она дождется, пока хлопнет дверь. Выглянет в коридор – очень осторожно – и убедится, что он ушел. Она тут же пойдет к администратору и заставит вызвать охрану, или полицию, или хоть кого-нибудь.

Саша включила диктофон и решила записывать – сколько хватит аккумулятора. Он то и дело разговаривал с кем-то по телефону. Иногда Саше казалось, что он говорит сам с собой – или с выдуманными людьми. Он уточнял что-то насчет сигнализации, говорил о каких-то рыбаках и рыбках. Он, очевидно, делал какие-то заказы в магазинах – но какие именно, Саша разобрать не могла. Ей казалось, она состоит из натянутых до предела струн. Она вообще не была уверена, что существует.

Глава 3–1

Я сравниваю вас

В ожидании – вдруг ты все же рискнешь выйти из комнаты – я рассматриваю фотографии. Три твоих снимка почти трехлетней давности. Подписей нет, но, судя по дате, ты как раз сдала первый экзамен и отправилась на фотосессию – профессиональную, с декорациями, двумя сотнями кадров и обработкой фото. Интересно, что привлекло тебя – мышку, которая всю жизнь стеснялась себя? По твоей странице понятно – если знаешь, куда смотреть, – что у тебя были парни. Но нет ни одного прямого упоминания об этом, ни одного совместного романтического фото. Как же так?

В чате твоей группы – староста даже не потрудилась сделать его закрытым – я нашел несколько общих фотографий. Ты всегда с краю, прячешься за спинами. Чаще всего кадры неудачны: на первом плане неизменно пара красоток – черноволосая и с каштановой копной – и где-нибудь сзади ты, с открытым ртом, или моргающая, или со смазанной рукой, которой ты взмахиваешь зачем-то.

То ли дело три профессиональных снимка. Четкие фотографии, грамотное освещение, удачная поза. Но главное – выражение лица, внутренняя уверенность: ты излучаешь их фигурой и взглядом, они словно растворены в воздухе. Ты транслируешь решительность всей своей позой: рука на поясе, подбородок чуть вздернут; на втором фото – ладонь на бедре, голова склонена набок, волосы рассыпаются по правому плечу и рукаву светло-бежевой блузки, так подходящей к цвету волос и глаз. На третьей фотографии ты обнимаешь себя одной рукой, а второй отводишь волосы от виска, подбородок снова чуть вздернут, и взгляд искрится.

Ты выглядишь старше своих лет, хотя тогда, в семнадцать, казалась едва ли старше ребенка. Но на этих трех фото ты выглядишь так, как сейчас, – за исключением макияжа, наряда и, конечно, кос, моя девочка. Как мне жаль твоих кос. Я смотрю на фото – сережки, путающиеся в волосах, широкий ремень, темные глаза, ложбинка между грудей, в которой поблескивает золотой медальон, – и представляю, как ты опускаешься на пол, подтягиваешь к подбородку колени и обнимаешь их руками. А я сажусь позади тебя и начинаю заплетать твои волосы. Вот то, чего я не знаю о тебе: твои волосы мягкие или жесткие? Гладкие или секущиеся? Шелк или лакрица?

Я провожу рукой по грязному матерчатому изголовью кровати. В него впитались пыль, кожное сало и пот, кофе, спиртное и чай, чернила, а может быть, слюна и сперма многих и многих жильцов, которые тут останавливались. Но я пытаюсь лишь понять, похожи ли на эту фактуру – грубоватую и шершавую – твои волосы. Встаю, подхожу к окну, глажу прозрачную занавеску – мятую и давно не стиранную. Может быть, волосы у тебя такие – гладкие и скользкие? Сжимаю занавеску в кулаке. Дергаю. Ткань трещит, натягиваясь. Я представляю, что у меня в кулаке – твои косы. От паха к горлу проходится жаркая волна. Нет, нет, не время.

Больше рассматривать твои фотографии нельзя, иначе я могу не сдержаться – это было бы так глупо сейчас, здесь, всего за несколько часов до финала, так близко к идеальной кульминации.

Больше рассматривать твои фотографии нельзя, и поэтому я начинаю думать о твоих предшественницах.

Сара была