Кровавые легенды. Русь - Дмитрий Геннадьевич Костюкевич
– Миша, поднимайся, – сказал Агеев, который видел дело насквозь.
У Кургана отлегло от сердца. Уголок его рта дернулся, но улыбки не вышло. Виски заломило, словно кто-то сдавил ему голову. В ушах загудело, плеснуло море. Остро запахло тухлой рыбой, и вместо облегченного «есть!» он произнес:
– Разрешите осмотреть внутри.
– Не понял. Повтори.
– Хочу обследовать отсек.
– Обалдел? Будет.
– Своей шкурой рискую.
– И моей – буксиром.
– Там что-то есть. Внутри.
– Что?
Он снова посветил в пробоину. Мрак в отсеке уже не казался таким густым и пыльным. Настырный, окрепший луч фонаря нашел дорогу и вырвал из мрака…
– Вижу ящик, – сказал Куган.
– Повтори.
– Большой ящик.
– Дай минутку.
Конус света пронизал воду, и бледно-желтый круг загорелся на боку странного ящика.
– Слишком рискованно, – сказал руководитель спуска. – Ты знаешь правила.
Он понимал риски. Но в голове оглушительно взревело море, а искушение заглянуть в ящик накрыло волной.
– Так правила допускают. При соблюдении требований и прочее… помните?
– Самый умный?
– Валентинович, справлюсь. Пробоина огромная, пройду с запасом. А поднять лодку всегда успеем.
– Миша… – Голос Агеева оборвался, но Кугану показалось, что старшина, по обыкновению, проворчал: «В сани лечь спешишь».
Придя в отряд, Куган поначалу недоумевал: «Какие сани?» Пшеницкий растолковал: «Раньше покойников катили на кладбище на санях, даже летом. Такой, рыбки-окуньки, древний обряд. – И добавил с шутливым прищуром: – Валентиныч наш тоже древний».
– Не понял.
– Как себя чувствуешь?
– Чувствую себя хорошо.
– Ладно, разрешаю. Только осторожно.
– Есть осторожно.
– Жди. Спустим свет.
Гул исчез, виски отпустило, вонь лежалой рыбы выветрилась из шлема, но Куган не чувствовал облегчения.
Простая задача? Зачем он это сказал? Зачем убеждал старшину?
Сильный соблазн узнать, что в ящике, улетучился. Сейчас он мог быть на полпути к поверхности, черноморскому небу и солнцу…
Рваные края пробоины щетинились стальными заусенцами. Стайка окуньков вылетела из темноты, пересекла луч фонаря и бросилась к иллюминаторам. Куган отступил и потряс головой.
От мысли, что ему придется лезть внутрь лодки, по спине прополз холодок. И не потому, что шланг и кабеля могли зацепиться за что-нибудь острое.
Водолаз посмотрел вверх, набрал в рубаху воздуха и, перебирая руками, всплыл на палубу. К нему тут же поползли черные, толщиной с руку, щупальца. Извиваясь, они тянулись к человеку.
Куган сморгнул.
Черные тросы неподвижно лежали на палубе. Куган не понимал, на что смотрит: толстые тросы не походили на обрывки лееров или антенны, а иных «тросов» на палубе субмарины быть не могло. Но вот они – словно из лодки вытянули жилы. Вспомнилась страшилка, которой его первый инструктор, пожилой великан с желтоватыми от никотина усами, пугал новичков: при починке плотины сильное течение присосало водолаза к трещине, сломало в хребте, сорвало с костей мясо и выдавило до последней капли.
Куган обошел палубный люк. Палубное орудие, ржавая пушка с закупоренным пробкой стволом (семьдесятпятка?), было развернуто на правый борт. Рубка торчала из корпуса прямоугольным горбом.
С каждой минутой подводная лодка отталкивала водолаза все сильнее.
Видимо, после того учебного погружения он так и не пришел в себя. Надеялся, что ему удалось заткнуть течь, но ошибался.
Дурное предчувствие изматывало. Рядом с лодкой он не чувствовал себя в безопасности. Тревога витала в воде, как планктон, ворсинки водорослей, частички песка и ила.
Ах ты ж!
Невесть откуда выскочившая рыба-игла царапнула по шлему острым носом. Следом налетела другая – ткнулась в стекло, точно наконечником гарпуна. Куган взмахнул руками. Рыбы разбежались, но только для того, чтобы напасть сбоку. Теперь их было пять или шесть.
К ним присоединились пятнистые морские коровки. Рогатые головы, выпученные глаза, короткий хоботок рта. Кожа, покрытая ядовитой слизью. В скафандре водолаз был в безопасности, но мельтешение рыбок сбивало с толку.
И чего прицепились?
Он глянул в боковой иллюминатор. О стекло терлась широким боком солнечная рыба – не та ли, что в прошлый раз удрала восвояси?
Серый хвост хлестнул по козырьку манишки. Замелькали плавники, хвосты, глаза, огромные зевы. Отдельные рыбины так широко открывали пасть, что могли при желании заглотить его руку.
Численность агрессивных приставал росла. Как и разнообразие. Вокруг Кугана вились гребневики, похожие на мелких медуз, морские дракончики, зеленухи, барабульки, ерши, кузовки. Больше всего усердствовали морские коровки и рой ласточек-монашек. Наскакивали, бодали, скреблись, поклевывали и пощипывали.
Куган давил головой на золотник, но рокочущие вереницы пузырей не пугали нападавших. Размахивал руками – без толку.
Нектон прыгал на водолаза, как металлическая стружка на магнит. Подводный мир ошалел, вел себя неправильно, дико, зло. Словно мстил за что-то. Или…
Основные силы рыб атаковали с одного бока. Как будто хотели подтолкнуть его, направить. Куда?
Куган шагнул с палубы и почти «упал» на грунт. Бычки не отставали от него ни на шаг. Сизая дымка застлала круглые стекла, и он на время ослеп. Ждал, пока осядет муть и вокруг прояснится.
Рыбы зашли с другой стороны. Обзор загородила зубастая пасть.
Он шагнул вправо, затем влево. Повертелся – и тогда понял.
Его толкали к пробоине.
Он не успел это осмыслить: мглистый слой воды над головой вскипел красным светом.
Наглые рыбы окрасились в сочно-красный, оранжевый, желтый – Куган даже зажмурился: глаза привыкли к выцветшим подводным оттенкам и синеватым очертаниям предметов – и бросились врассыпную от яркого сияния глубинной лампы.
Красный свет разросся, и в этом пылающем ореоле показался спускающийся водолаз. В искрящем тумане змеились воздушный шланг, кабель-сигнал и телефонный провод. Мощная водолазная лампа просвечивала насквозь волнистых медуз, зажигала их, как праздничные фонарики.
Белое засвеченное пятно лица было обращено к Кугану.
Он гадал, кого послали страхующим водолазом. Выбор был невелик. Пшеницкий стоял на сигнале, значит, водолаз с лампой – либо невезучий Клест, либо враждебный Левидов.
Свинцовые подошвы калош коснулись грунта в трех шагах от Кугана.
Страхующий водолаз проверил шланг и кабеля, затем подступил и посмотрел в упор. Лицо Левидова за стеклом иллюминатора было угрюмым.
– Принял напарника? – спросили сверху.
– Принял, – ответил Куган.
Левидов опустил лампу с толстыми стеклами. К его поясу крепился мешок. Куган уже догадался, что в мешке: пластыри из плотного брезента и подводные прищепки.
Левидов изучил пробоину. Чувствовал ли он, глядя на странный металлический ящик, нечто похожее на страх? Куган в этом сомневался. Возможно, злость. Но не страх.
Напарник закончил с пробоиной, повернулся, надвинулся и прислонил свой шлем к шлему Кугана.
