Студент богословия - Майкл Циско
— Что ты изучал?
— Языки, литературу, историю… ничего особенного.
— Теологию?
— Конечно.
— …Много дисциплин было на курсе?
— Тринадцать.
— Сколько изучил ты?
— Все.
— Чему именно тебя учили?
Улица тянется, они сворачивают за угол — в молчании.
— Я думала, ты мне скажешь.
Нет ответа. Студент богословия кладет руку на Священное Писание, спрятанное под пальто — на груди.
— Это отец сделал из тебя словопыта? — спрашивает он.
— …Да.
— Чем он сейчас занимается?
Она покусывает губы, но не может сдержаться.
— Все еще работает… ищет слова в книгах…
— Скрытые слова? — Он вспоминает страницы, которые вымачивал мистер Вудвинд, то, как внимательно старик наблюдал за пламенем, когда они горели. — …Слова, написанные в тайне?
— …Да.
— Он преуспел?
Она пытается не отвечать и не знает, почему все же говорит:
— Нет.
Он убирает руку с Писания. Мисс Вудвинд расслабляется.
— Этому тебя научили в Семинарии?
Нет ответа. Кот — черно-белый, как студент богословия, — провожает их взглядом.
— Никогда больше так не делай, — еле слышно говорит она.
Он кивает.
Через некоторое время она замирает у пышущей паром канализационной решетки. Довольная, входит в белый столп и манит его за собой. Они оказываются в узком переулке, где нет никого, кто бы мог их увидеть, и она вновь улыбается — на коже блестят капельки пара. Его лицо светлеет. Ее улыбка становится снисходительной. Расстегнув воротничок блузки, она обнажает плечи: ключицы расходятся крыльями — хрупкие и изящные. Он целует ее в шею.
Мисс Вудвинд отстраняется и оборачивается к зданию — это офис: они вернулись, описав круг. Приобняв, она ведет его внутрь и что-то счастливо шепчет.
Позже студент богословия идет среди белых домов, сияющих, словно кости в мертвенном свете луны. Приглушая звуки, на их черных лужайках блестит роса, веки штор сомкнуты — фасады безмятежны, как лица сомнамбул. Он поднимает глаза и замечает двух семилетних детей в грязных шортах — они спешат к нему по разным сторонам дороги. Замирают, и воздух смыкается вокруг него, словно горячий влажный кулак, горло забивает известь. Он складывается вдвое, легкие судорожно расширяются, но дышать нечем. Луна над головой обретает невероятную белизну, небо темнеет и становится прозрачным. Мальчик и девочка трясутся от беззвучного смеха, застыв на обочинах, пока воздух вокруг его головы опадает черными хлопьями. В глаза бьет свет фар, машина мчится по дороге, приближаясь с каждой секундой. Согнувшись от навалившейся тяжести, студент богословия отшатывается: спина упирается в прутья ограды, ноги скользят по мокрой траве. Он видит, как мухи копошатся у детских ноздрей, выползают из уголков глаз, хрустят на зубах, пытаясь выбраться изо рта, черной слюной стекают по подбородкам.
Он видит: их челюсти стиснуты, губы разведены, не в улыбке — в мертвом оскале мумий, черно-коричневые лица идут трещинами, внутри все еще бурлит смех, сотрясает тела, туча мух плывет к нему, студент богословия нащупывает один из прутьев, сжимает зубы, но горло вновь перехватывает, и руки соскальзывают, цепляясь за воздух, мышцы гудят, как струны, он борется, дети смеются сильней, теперь их слышно, высокое истерическое хихиканье становится все быстрее, кажется, еще немного — и они разлетятся на части. Их колени выворачиваются, хотя ступни приросли к земле, пальцы выгибаются, ломаясь один за другим, как мокрые ветки, — студент богословия видит черные обломки костей и струйки крови, хлещущие на мостовую, одна капля приземляется на его щеку, и внезапно он видит, как они, чужие друг другу, выходят из домов и бегут к затаившейся машине, подчиняясь немому приказу, чтобы стать орудием против него. Луна раскаляется добела, ослепляет, мухи накатывают волной, их жужжание созвучно детскому смеху, еще секунда — и демон прильнет к нему, они сжимают зубы так сильно, что челюсти ломаются, синхронно и влажно щелкнув, перекосив лица; зубы вонзаются в десны, разбрызгивая кровь с ошметками плоти, рев мотора нарастает, отдается в ушах и в земле под ногами. Запинаясь, студент богословия повторяет слова Чана, пытаясь освободить их и себя, не понимая, что именно говорит.
Металлический прут ломается у него в руке, мухи вокруг вспыхивают искрами фейерверка. Он ловит ртом воздух и бросается прочь. Дети кричат и молотят кулаками по дороге, но слова бьют им в лица и отлетают, визжа, как чиркнувшие по камням пули. Смех смолкает. Мальчик и девочка уже мертвы. Рев машины удаляется, фары гаснут. Раскинув руки, поднявшись на носочки, дети медленно кружатся, потом срываются с места и проносятся мимо студента богословия. Но сбежать от смерти нельзя, и, держась за руки, они падают и рассыпаются в прах.
Альберт
тупая по полузатопленным плитам, священник церкви Святого Сульпиция петляет среди древних надгробий — к пологой тени гниющего дома Божьего. Церковь Святого Сульпиция припадает к земле в низшей точке города, в углублении на дне воронки, в стены которой вмурованы ветхие кирпичные здания с разбитыми окнами. Шипящие водоприемные решетки, истекая паром, с двух сторон ограждают кладбище. Через одну из сточных канав, соединяющих погост с улицей, перекинут шаткий мостик — священник прошел по нему пару минут назад. Сама церковь утопает в грязи и кажется заброшенной, от каменной кладки пахнет гнилью и оплетающим стены мокрым плющом. Священник должен осмотреть участок, убедиться, что могилы не потревожены. Ледяными руками он ощупывает навесной замок и цепь на дверях и отворачивается, вытирая с ладоней темную ржавчину. Осторожно ступая по мягкой земле, идет вдоль стены, заглядывая в окна, но внутри — только распад и запустение.
Он огибает апсиду и шагает вдоль нефа, когда тишину разбивает грохот проехавшей по мостику тележки. Метнувшись ко входу, испачкав в грязи край сутаны, он видит двух мужчин, спешащих по улице: один в сером, другой горбится под тяжестью черного пальто. Они бегут от разоренной могилы Альберта, словопыта: у ямы чернеет куча земли, со дна еще поднимаются струйки пара.
Студент богословия слышит крик священника
