Сторож брата моего - Тим Пауэрс
В конце концов кисть его правой руки свело судорогой, и он увидел, что кончик пера сломался и прорывает бумагу насквозь; он, наверное, минут десять оставлял на столешнице не поддающиеся расшифровке царапины.
Он попытался вспомнить, какие блистательные эпизоды, какие неповторимые слова остались в этих чуть заметных царапинах на дереве, — но все это утекло из его разума сквозь бесполезно дергавшуюся руку, не оставив в памяти ни малейшего следа.
Он медленно наклонял голову, пока не коснулся лбом рваной бумаги.
— Миссис Фленсинг, воскресите меня! — прошептал он.
Глава 7
Эмили сидела в гостиной и ждала, когда же на лестнице прозвучат шаги Брэнуэлла. Она то и дело щелкала пальцами и напоминала себе, что нужно дышать глубже. Одному Богу известно, когда она в прошлый раз заходила в «Черный бык» — ей было настолько трудно иметь дело с кем-либо, кроме родных и Табби, что она очень редко даже проходила три сотни футов вниз по склону холма до деревни и старалась уклоняться от встречи с почтальоном, если он попадался ей навстречу около дома. Выходя из дома, она всегда направлялась на запад, по безлюдным открытым вересковым пустошам; изредка в обществе Энн и всегда — Стража.
А сегодня вечером ей предстояло отправиться туда и встретиться с этой проклятой женщиной — наверняка проклятой в самом буквальном смысле слова! — которая, несомненно, хочет каким-то образом придать силы той твари, что захоронена под каменной плитой в центральном нефе! Той самой твари, о которой отец говорил, что она — не до конца убитая ипостась призрака Валлийца.
Брэнуэлл не слышал рассказа отца и поэтому не мог понимать, что содержится за просьбой женщины принести этот нечестивый череп в церковь. Но, судя по всему, минувшей ночью, уже после дневного разговора сестер с отцом, у него случилась какая-то очень странная встреча на Понден-кирк, и он так перепугался, что готов обманом втравить родную сестру в эту историю.
«Я рассказал ей о тебе и пообещал представить тебя».
В свои двадцать девять лет Брэнуэлл был совершенно сломленным человеком. Но сломался он потому, что не рассчитал сил, выступив навстречу окружающему миру — когда пробовал себя в качестве студента, художника-портретиста, воспитателя, даже конторщика на железной дороге, — и везде показал себя слабым, ни на что не пригодным. Эмили тоже предпринимала непродолжительные попытки прижиться во внешнем мире, сначала студенткой, потом учительницей, и тоже в конце концов вернулась домой. Но Эмили знала, в чем разница между ней и братом: Брэнуэлл постоянно терзался мыслями об упущенных возможностях, тогда как она полностью удовлетворялась жизнью, состоящей из домашних дел, литературных занятий и смены времен года в этих бескрайних пустошах.
Поэтому неудивительно, что Брэнуэлл легко подпал под чары этой женщины.
А началось все, похоже, не далее как вчера утром с того, что не кто иной, как Алкуин, убил вервольфа около Понден-кирк. Эмили одновременно и жалела, что нашла его там, и расстраивалась из-за того, что он скрылся.
Но вот Брэнуэлл затопал на лестнице. Она встала и надела шерстяное пальто поверх белой шелковой блузки; рукава блузки обтягивали предплечья и пузырились на плечах, и она знала из заметки в «Лидс интеллидженсер», что этот покрой давно вышел из моды, но ей эта блузка нравилась. Юбка прикрывала верх башмаков, отвороты перчаток она развернула так, что они прикрывали обшлага рукавов пальто. Она взяла с собою холщовую сумку, но не надела ее лямку через плечо, а держала, стиснув за горловину, в кулаке, потому что сумка сегодня была очень тяжелой.
Брэнуэлл наконец-то спустился по лестнице, и Эмили вышла в прихожую. Брат нарядился в отцовский сюртук со слишком длинными для него рукавами, серые суконные брюки и парадную пару башмаков. Она отметила про себя, что в любом мало-мальски просвещенном обществе они предстали бы комичной парой, и невольно задумалась о том, как воспримет их эта женщина с черепом.
Как только она открыла входную дверь, из кухни примчался Страж. Его мускулистое тело занимало чуть ли не четверть длины помещения. Эмили ласково потрепала его по голове.
Под холодным вечерним ветром Страж спустился вместе с ними с крыльца.
— Боже мой, — воскликнул Брэнуэлл, — нельзя же взять его с собою!
— Или я иду с ним, или вообще никуда не иду, — отрезала Эмили. — Мужчины преспокойно ходят с собаками в таверны, разве нет?
— Но… не с такими большими. — Эмили промолчала, и он вскинул руки и склонил голову. — Ладно, ладно! Но смотри, чтобы он не покусал никого.
— Не покусает, если не будут напрашиваться.
Эмили и Страж спустились на мостовую; Брэнуэлл сделал еще несколько экспансивных жестов и последовал за ними.
По пути до начала главной деревенской улицы Брэнуэлл зябко ежился и то и дело оглядывался на темное кладбище, несколько раз срывал с носа очки и принимался протирать их шарфом, а вот Эмили решительно шла вперед, словно заряжаясь уверенностью от холодного ветра. Ее правая рука касалась ошейника Стража, а пес взрыкивал в сторону кладбища, пока они не миновали его.
— Ах да, я все хотел спросить, — вдруг заговорил Брэнуэлл, — где ты взяла этот кинжал? Ну, тот, который вчера уронила в кухне.
Эмили заподозрила, что задать вопрос поручила брату все та же загадочная женщина. И, стараясь не выказать досады, ответила:
— Я же сказала, что нашла его на дороге.
— Но… ведь у тебя же рукав рубашки был испачкан в крови. Что с тобою случилось?
Она рассмеялась.
— Подобрала раненого ястреба. Смотрела, что с ним, думала, как ему помочь, но оказалось, что он пострадал не так сильно, как мне показалось, и он улетел.
«И даже не очень далеко от правды», — подумала она.
Брэнуэлл лишь покачал головой на ходу.
«Черный бык» располагался в двухэтажном кирпичном здании, где еще в шестнадцатом веке помещался постоялый двор для проезжающих. Эмили никогда еще не бывала здесь ввечеру. Фонари, висевшие у входа, заливали желтым светом булыжную мостовую. Брэнуэлл распахнул дверь и пропустил сестру вперед; в помещении было тепло, шумели оживленные разговоры, пахло ростбифом и табачным дымом. Освещенная лампами просторная комната была полна народу (лишь мужчинами); они сидели за столами и стояли у стойки, многие приветствовали Брэнуэлла и называли его по имени — все это было предельно чуждо
