Сторож брата моего - Тим Пауэрс
— Что за реликвия?
— Вероятно… э-э… а какая разница?
— Сейчас странные времена, и нам нужно быть настороже. Рука, зуб?..
— Это… — Он задумался было, что половчее соврать, но ведь вполне возможно, что миссис Фленсинг сама покажет Эмили зловещую штуку. — Ну, если откровенно, это череп, но очень старый, совершенно чистый…
— И она привезла его из Лондона, — скептически ухмыльнулась Эмили. — Неужели в Лондоне так мало церквей, что ей пришлось ехать в Йоркшир?
За соседней дверью, в гостиной, Энн и Шарлотта что-то шили, и Брэнуэлл несколько раз махнул ладонью с растопыренными пальцами, будто нажимал на что-то: говори потише.
— Так ведь оно почти все здесь, — сказал он, надеясь, что не покраснеет, — тело. То есть скелет — он, знаешь ли, уже покоится в нашей церкви. Так что дело не в…
— В нашей церкви? — Эмили нахмурилась, несомненно пытаясь сообразить, где же в этом здании может лежать неведомый безголовый скелет. — И где же?
— Он очень старый, — повторил Брэнуэлл, — он лежит в центральном нефе под плитой с вырубленными узорами, но… ее реликвию можно положить в церкви куда угодно. А за это, за эту любезность — такую мелкую любезность! — она обещает благосклонное отношение к рукописям…
Лицо Эмили сделалось совершенно бесстрастным, и Брэнуэлл испугался, что она сочла замысел насчет печатания романов всего лишь одной из его фантазий.
— Я все это вовсе не выдумал. — Он чувствовал себя оскорбленным, несмотря даже на то, что история, в которой сестра, очевидно, сомневалась, была по большей части ложью. — Я рассказал ей о тебе и пообещал представить тебя ей сегодня вечером в «Черном быке». Это может, — добавил он, пытаясь переключиться в состояние своего аморального персонажа Нортенгерленда, — подкрепить финансовое положение всей семьи.
Он знал, что четыре года назад, когда умерла тетя, его сестры унаследовали некоторую сумму — когда она составляла завещание, его перспективы казались радужными, так что ему достались только безделушки, — и что Эмили убедила Энн и Шарлотту вложить все деньги в акции Йоркской и Северо-Мидлендской железнодорожной компании; он слышал также, что Шарлотта сомневалась в разумности этого капиталовложения.
Упоминание о деньгах, похоже, сработало. Эмили выпятила подбородок и кивнула.
— Думаю, мне стоит познакомиться с этой женщиной.
— Вот и отлично, — сказал Брэнуэлл. Он одним глотком допил чай и встал.
«Лучше уйти, пока она не начала задавать новые вопросы», — сказал он себе.
Весь оставшийся день Брэнуэлл не находил себе покоя. С час он просидел в своей комнате, пытаясь переводить оды Горация, но его пальцы так дрожали, что он не мог удержать перо, а мысли то и дело возвращались к предстоящей встрече Эмили с миссис Фленсинг. Он все еще мог устроить так, чтобы она не состоялась, — и проиграть, о да, на сей раз уже безвозвратно лишиться доступа в потаенный колдовской мир и сделаться обреченным закончить жизнь в унылой безвестности, зарыв свои таланты в землю.
Ближе к вечеру он передал Джону Брауну, камнерезу и церковному пономарю, записку, в которой просил его принести в переулок около кладбища джина на пять пенсов, напялил пальто и поспешил на улицу. Кружку со спиртным он, незаметно для сестер, принес в свою комнату и, опрокинув в себя пойло одним глотком, лег на кровать и закрыл глаза.
Но сон никак не шел к нему. Стоило закрыть глаза, как ему являлось то зрелище, которое он на протяжении мгновений видел минувшей ночью возле Понден-кирк: его собственное тело, стоящее на несколько ярдов ниже по склону и устремившее ему в глаза тяжелый взгляд, и рука, детская рука, которой Брэнуэлл пытался заслониться от этого невыносимого взгляда.
Миссис Фленсинг сказала, что вчера «одноглазым католиком» был убит «регент-предводитель племени». Имел ли ночной спектакль отношение к этому событию? Просто не мог не иметь! Но ведь мертвое тело, церемониально преданное огню, принадлежало какой-то странной уродливой собаке.
«Регент-предводитель племени»…
И ужасный, хоть и маленький, мальчик в грязных лохмотьях — Брэнуэлл не раз видел его в снах, а однажды и наяву, на кладбище, где он, босой, стоял в снегу и, возможно, вчера на том же кладбище, но он рассыпался стаей ворон, прежде чем Брэнуэлл смог пристально рассмотреть фигуру. Он всегда являлся в образе ребенка.
Он восстановил в памяти вчерашний разговор с миссис Фленсинг:
«И какое же место предполагается для меня в этой… нашей… компании?»
«Полагаю, высокое».
Высокое положение… в компании чертей.
В той самой компании, которая проводила похоронный обряд на Понден-кирк — в незапамятно древней церкви Понден; в этой компании был мужчина — не то человек, не то зверь, и ребенок, который не растет, но способен меняться сущностями с другими людьми, компания, в состав которой его ввели одиннадцать лет назад, окрестив при помощи ножа-диоскуров.
Если он сейчас попытается устраниться от всего этого, то его, по всей вероятности, убьют! А вот если он посодействует им и если воображение позволит Эмили увидеть все выгоды этого, несомненно темного, могущества и блеск…
И даже если она откажется от раскрывающихся возможностей, то все равно должна ради него согласиться на обряд — такой мелкий! — состоящий в том, что ее уколют в ладонь диоскурами. После этого она будет в полном праве обозвать случившееся его никчемными иллюзиями, выкинуть из головы и вернуться к своей безмятежной жизни, состоящей из уборки, приготовления пищи и царапания бессвязных, никому не нужных рассказов.
Он вспомнил также и о своем лживом заверении, что, дескать, миссис Фленсинг имеет связи с издателями. Но ведь каких-то связей в Лондоне у нее просто не может не быть.
Насколько он знал, все три его сестры растрачивали скудные литературные способности, которые у них могли быть, на короткие мелодраматические рассказы — точнее говоря, наброски, — действие которых разворачивалось в воображаемых странах, которые они все вместе выдумали в детстве.
А вот он, Брэнуэлл, уже приступил к написанию настоящего романа, которому дал название «И изможденные обретают отдых». Он творил в те промежутки, когда не был слишком пьян или подавлен, и выяснил, что написание романа совсем не такое простое дело, как он однажды похвастался другу: «Сидишь, покуриваешь сигару, напеваешь и записываешь, что придет в голову», но, так или иначе, он исписал изрядную стопку страниц, и если миссис Фленсинг не будет возражать, то он бросит эту деревню с привидениями, переедет в Лондон, а там, несомненно, с ее помощью сможет наконец найти издателя, который с благодарностью примет его роман.
Он поднялся, извлек рукопись из ящика стола и уронил стопку
