Эти странные Рэдли - Мэтт Хейг

– Миссис Томас.

Ему просто нравится бесить Хелен – и она бесится, о да, и еще как. Но миссис Томас как будто не замечает ножа – или же он ее совсем не смущает.

– Здравствуйте, – любезно скрипит она в ответ и топает себе дальше.

Хелен переводит взгляд на Уилла, и тот решает окончательно ее разозлить, делая вид, что совсем забыл про нож.

– Ой! – он изображает удивление, потом бросает нож куда-то вглубь трейлера, лицо зудит после контакта с солнцем.

Теперь Хелен смотрит на соседний дом: из дверей показывается Марк Фелт с ведром и губкой. Он собирается мыть машину. Уилл веселится, видя, как этот мужчина изучает мрачного типа, с которым беседует Хелен.

– Хелен, у тебя все хорошо?

– Да, Марк, спасибо, все в порядке.

И этот Марк начинает намыливать крышу своей дорогущей тачки, с легким подозрением посматривая на Хелен.

– А у Клары как дела? – почти агрессивно спрашивает он.

По окнам течет пена.

Интересно, что они наплели соседям? – думает Уилл, наблюдая за нервничающей Хелен.

– У нее все в порядке, – отвечает она. – Уже все нормально. Эти мне подростки…

Уилл, забавляясь, ждет, когда же она представит его Марку, но знакомить их – выше ее сил. Она заговаривает соседу зубы, а Уилл смотрит на нее в изумлении, как удивился бы хорошо знакомой книге, переведенной на незнакомый язык.

– Хорошо, – говорит Марк, хотя не похоже, что он ей сильно поверил. – В порядке – это хорошо. Питер сегодня до которого часа работает?

Хелен пожимает плечами, явно пытаясь завершить разговор.

– Точно не скажу, суббота же. Часов до пяти. До четырех, до пяти…

– Ясно.

Хелен кивает и улыбается, но Марк не отстает.

– Я же ему проект хотел показать. Может, завтра зайду, перед гольфом.

– Ладно, – говорит Хелен.

Уилл пытается сдержать ухмылку.

– Пошли в дом! – шепчет она.

Уилл кивает и плетется за ней к двери. Слишком в лоб, но в целом неплохо. Ты меня впечатлила.

Париж

Уже через минуту он удобно сидит на диване в изящно обставленной гостиной. Хелен стоит спиной к нему, смотрит в окно на двор с садом. Она по-прежнему роскошная женщина, пусть даже и выбрала путь быстрого увядания смертных созданий. Даже когда она состарится и сморщится, как грецкий орех, он все равно не перестанет ее вожделеть.

Она представляется ему русской матрешкой. Под этой напряженной оболочкой провинциалки прячутся другие Хелен, одна лучше другой. Он точно знает. Там же таится та самая Хелен, с которой он однажды летел над морем, рука в окровавленной руке. Он чувствует запах жажды жизни, жажды опасности, все еще пульсирующей в ее жилах. Он знает, что пора ее подтолкнуть, заставить вспомнить свое лучшее «я».

– Помнишь Париж? – спрашивает он. – Ту ночь, когда мы с тобой летали туда, в сад у Музея Родена?

– Потише, – говорит она. – Роуэн наверху.

– У него музыка играет. Он ничего не слышит. Мне просто хочется знать, вспоминаешь ли ты Париж.

– Да, бывает. Я вообще много чего вспоминаю. И о тебе тоже думаю. И о себе – той, какой я была. И насколько многим я пожертвовала, чтобы жить здесь, среди нормальных людей. Знаешь, иногда мне хочется на все плюнуть и пройтись голой по улице – просто посмотреть, как они отреагируют. Но я пытаюсь вымарать свои ошибки, Уилл. Поэтому я так и живу. Ошибок я наделала достаточно.

Уилл берет со стола вазу, всматривается в ее темное фигурное нутро.

– Ты не живешь, Хелен. У вас тут как в морге. Здесь воняет мертвыми мечтами.

Хелен не повышает голоса:

– Я была с Питером. Мы были помолвлены с Питером. Я любила его. Зачем мы это изменили? Зачем ты тогда пришел за мной? Что тебя влекло? Что заставило тебя явиться ко мне демоном из ночных кошмаров и все испортить? Братская ревность? Скука? Банальная старая добрая неуверенность? Что, надо убить или унизить всех вокруг, чтобы больше некому было завидовать? Что тобой двигало?

Уилл улыбается. Он видит проблески былой Хелен.

– Да брось, моногамия никогда не было твоей темой.

– Я была молодая дура. Офигеть какая дура. Я не понимала, каким боком все вылезет.

– Да уж, то был год дураков. Бедный Пит. Если бы не та его ночная смена… Он ведь так ничего и не знает?

– Кто? – уточняет она.

– Ну, допустим, Пит.

Хелен прикрывает глаза рукой.

– Значит, ты все правильно понял.

– Тысяча девятьсот девяносто второй, – произносит Уилл так бережно, будто сама эта дата хрупка и бесценна. – Памятный год. Наш сувенир до сих пор у меня. Ты же знаешь, я сентиментален.

– Ты хранишь мою… – Хелен в ужасе распахивает глаза.

– Ну да, а что? Ты бы сделала то же самое, правда? – он начинает говорить театрально. – Ты меня из сердца в его предместие переселила? [11] – он улыбается. – Вопрос, конечно, риторический. Я знаю, что я центр города. Эйфелева башня. И да, я сохранил твою кровь. Уверен, Пит узнал бы ее вкус. Он такой сноб в плане крови. О, и письма твои я тоже сберег.

Уилл аккуратно ставит вазу на место.

Хелен шепчет:

– Ты что, меня шантажируешь?

Обвинение его задевает.

– Не надо преуменьшать значение своих чувств, Хелен. Письма ты мне писала весьма нежные.

– Я люблю свою семью. Вот какие у меня чувства.

Семью.

– Семью, – повторяет он. Само слово кажется каким-то воплощением голода. – Мы Пита включаем в это понятие или говорим только о детях?

Хелен зыркает на него:

– Бред же собачий. Ты что, правда считаешь, что к тебе я привязана сильнее только потому, что ты обратил меня первым?

И ровно в этот момент на ступенях показывается Роуэн. Они не слышат его, но зато слышит он. Сами слова он не разбирает, но зато отчетливо улавливает напряжение в материнском голосе. Он останавливается, ждет ответа Уилла. Следующая реплика звучит разборчиво, но непонятно.

– Первым? – переспрашивает Уилл, закипая от злости. – Хелен, невозможно кого-то обратить дважды. Ты что-то совсем сдала. Может, предложить тебе освежить впечатления?

Роуэн переносит вес на левую ногу, под ним скрипит доска. Голоса внизу замолкают, и пару секунд не слышно ничего, кроме тиканья маленьких старинных часов возле телефона.

– Роуэн?

Это мать. Роуэн колеблется, отвечать или нет.

– Голова болит, – наконец говорит он. – Я за таблеткой. И потом прогуляюсь.

– О… – говорит она после еще одной затяжной паузы. – Хорошо. Ладно. А когда ты собираешься…

– Потом, – перебивает ее Роуэн.

– Ну да, потом. Ну пока.

Ее ответ