Ужас в ночи - Эдвард Фредерик Бенсон
Но есть в Черч-Певериле призрак, над которым члены семьи никогда не смеются, к которому не питают дружеского интереса и о котором упоминают лишь ради безопасности своих гостей. Строго говоря, это не один призрак, а два – двое очень маленьких близнецов. К ним в семействе Певерил относятся крайне серьезно, и не без причины. История их, как поведала мне миссис Певерил, такова.
В 1602 году – последнем году правления королевы Елизаветы – некто Дик Певерил был в большом фаворе при дворе. У него имелся брат – Джозеф Певерил, тогдашний владелец родового дома и земель, который двумя годами ранее, в почтенном возрасте семидесяти четырех лет, стал отцом мальчиков-близнецов, первых его наследников. Известно, что пожилая королева-девственница сказала красавцу Дику, бывшему почти на сорок лет младше брата: «Жаль, что не вы хозяин Черч-Певерила», – и эти слова, вероятно, заронили в его душу страшное намерение. Как бы то ни было, красавец Дик, на более чем должном уровне поддерживавший злодейскую репутацию рода, отправился в Йоркшир, где обнаружил, что его брат Джозеф очень удачно получил апоплексический удар из-за длительной жары, вызвавшей необходимость утолять жажду большим количеством вина, и скончался, пока Дик, одержимый бог весть какими мыслями, ехал на север. Так и вышло, что в Черч-Певерил он прибыл как раз к похоронам брата, на которых держался со всем приличествующим случаю почтением, а после остался на день-другой, чтобы выразить надлежащее сочувствие овдовевшей невестке – робкой даме, совсем не созданной общаться с такими хищниками.
На вторую ночь своего визита красавец Дик совершил то, о чем Певерилы сожалеют по сей день. Он вошел в комнату, где спали близнецы с кормилицей, и тихо задушил во сне эту последнюю, а потом взял детей и бросил их в камин, отапливающий длинную галерею. Жара, стоявшая вплоть до смерти Джозефа, внезапно сменилась суровыми холодами, и в камине вовсю пылала огромная поленница. Дик устроил в ее центре своего рода камеру для кремации и затолкал туда близнецов обутыми в сапоги ногами. Малыши едва научились ходить и не сумели выбраться из пылающей топки. Говорят, красавец Дик смеялся, подбрасывая дровишек в камин.
Так он стал хозяином Черч-Певерила, избежав кары за свое преступление. Впрочем, кровавым наследством Дик наслаждался не дольше года. На смертном одре он исповедовался, но дух его расстался с плотью раньше, чем священник успел отпустить ему грехи.
С той самой ночи в Черч-Певериле появились два призрака, которые навещают дом и по сей день. В семье о них говорят редко, вполголоса и с серьезным лицом. Всего час или два спустя после смерти Дика один из слуг, проходя мимо двери, ведущей в длинную галерею, услышал взрыв веселого и одновременно зловещего смеха, который, как он надеялся, больше никогда не прозвучит в доме. С холодным мужеством, которое так сродни смертельному ужасу, он открыл дверь и вошел, рассчитывая увидеть некое воплощение того, чье мертвое тело лежало внизу. Вместо этого он увидел две маленькие фигурки в белых платьицах, неуверенно шагающие к нему по залитому лунным светом полу и держащиеся за руки.
Сиделки, бдевшие при покойнике этажом ниже, прибежали наверх, напуганные громким ударом, и обнаружили храбреца лежащим на полу в корчах ужаса. Лишь перед рассветом он очнулся, рассказал, что произошло, а потом вскрикнул, указывая побелевшим пальцем на дверь, и умер.
В последующие пятьдесят лет странная и жуткая легенда о близнецах укрепилась и обросла подробностями. Их появления, к счастью для обитателей дома, были чрезвычайно редки: на протяжении этого срока близнецов видели всего четыре или пять раз. Всегда они являлись ночью, между закатом и рассветом, все в той же длинной галерее, неизменно в образе малышей, едва научившихся ходить. И всякий раз тот, кому не посчастливилось их увидеть, умирал скоропостижной или ужасной смертью, а иногда и то и другое сразу. Иногда бедняге случалось прожить несколько месяцев, однако счастлив был тот, кто умирал за считаные часы, как слуга, увидевший близнецов впервые.
Куда страшнее оказалась судьба некой миссис Кэннинг, которая имела несчастье увидеть их в середине следующего века, а точнее в 1760 году. К тому времени часы и место их появления были хорошо известны, и гостям наказывали не приближаться к длинной галерее с заката до рассвета. Однако миссис Кэннинг, исключительно умная и красивая женщина, поклонница и друг знаменитого скептика, мсье Вольтера, намеренно ночь за ночью отправлялась в длинную галерею, несмотря на все протесты. Четыре ночи прошли без событий, но на пятую ее желание исполнилось: дверь в середине галереи отворилась, и оттуда вышли, неуверенно ступая, невинные проклятые малыши. Увидев их, несчастная не только не испугалась, а даже посмеялась над ними, заявив, что деткам пора возвращаться в камин. Ничего не ответив, те с плачем отвернулись от нее и сразу же исчезли. Миссис Кэннинг поспешила вниз, где ждали хозяева и гости дома, и, торжествуя, объявила, что видела обоих и должна немедленно написать мсье Вольтеру о том, как разговаривала с привидениями, – то‐то он посмеется! Однако, когда несколько месяцев спустя до него дошла полная история, он отнюдь не смеялся.
Миссис Кэннинг считалась одной из величайших красавиц своего времени и в 1760 году находилась в самом расцвете своей прелести. Главным предметом ее красоты, если возможно выделить что‐то одно в столь совершенном целом, был поразительный цвет и сияние кожи. Миссис Кэннинг недавно минуло тридцать, но, несмотря на все излишества жизни, ее кожа оставалась столь же белоснежной и румяной, как в юности, и она, в отличие от остальных женщин, не чуралась яркого дневного света, который лишь подчеркивал великолепие ее лица. Неудивительно поэтому, что миссис Кэннинг пришла в отчаяние, когда однажды утром, около двух недель спустя после странной встречи в длинной галерее, обнаружила у себя на левой щеке, в одном-двух дюймах под бирюзово-голубым глазом, маленькое серое пятнышко на коже размером с трехпенсовую монетку. Тщетно она применяла свои обычные умывания и притирания, тщетны были усилия ее врача и мастерицы косметических ухищрений.
Целую неделю миссис Кэннинг провела в уединении, мучимая одиночеством и непривычными снадобьями, однако по истечении этого срока не получила никакого утешения: напротив, проклятое серое пятнышко стало вдвое больше. Затем безымянная болезнь получила новое, чудовищное развитие. Из середины серого пятна распространились зеленовато-серые чешуйки, похожие на лишайник, а на нижней губе появилось еще одно пятно. Оно вскоре тоже покрылось чешуйками, а однажды утром, открыв глаза навстречу новому дню страданий, миссис Кэннинг обнаружила, что видит весьма нечетко. Подбежав к зеркалу, она закричала от ужаса: из-под верхнего века за ночь пробился грибообразный отросток, нити которого спускались вниз до самого зрачка.
