Не бойся меня - Дарина Александровна Стрельченко
В общаге Саша оказалась к пяти вечера. Солнце еще даже не думало заходить, холодный свежий ветер бил в лицо всю дорогу. Добравшись до пустыря перед корпусами, Саша взбодрилась настолько, что начала даже напевать что-то из «Моей нервной». Достала телефон – никаких сообщений. Отправила Вадиму то, что успела записать от «Долины смерти». Потом запоздало сообразила, что так и не ответила «Эклектике». А ведь вообще-то надо подтвердить получение письма и свое согласие прийти на собеседование!
Татьяна, здравствуйте!
Спасибо за замечательную новость. Обязательно буду!
Саша нажала «Отправить» – и в следующую же секунду обозвала себя идиоткой. Опять обожгло, а потом прокатилось холодом по позвоночнику. А что, если именно это письмо – фальшивка? Что, если они оба фальшивые? Почему она не зашла в паблик или на портал «Эклектики», почему не проверила новости?
К счастью, на сайте действительно оказалась новость об итогах первого тура. Вывесили ее сегодня утром. Ого, какой порог! Организаторы писали, что из-за очень большого числа желающих проходной балл пришлось сильно повысить по сравнению с прошлыми годами. В этот раз это было восемьдесят семь из ста. В приложении к утреннему письму Саша обнаружила разбор работы с баллами – у нее было ровно восемьдесят семь. Называется, вскочила в последний вагон. Саша усмехнулась, спрятала телефон, пересекла пустырь и вошла в общагу. Выяснилось, что у нее совершенно закончились продукты: гречку она съела, яиц не осталось, молока, чтобы сварить кашу, не было. В ящике, где она хранила еду, завалялось только яблоко с пятнами на боках и крошки от печенья. Саша вытряхнула на ладонь крошки, доела яблоко и легла на кровать. Нужно было взяться за домашку. Нужно было продолжить подготовку к собеседованию. Нужно было написать маме, что все хорошо. Все хорошо, ну-ну. Саша снова усмехнулась, завернулась в одеяло и, голодная, уставшая, с головной болью и сладко-горьким привкусом пустырника на языке, уснула.
* * *
«Я знаю, что ты здесь, и я знаю, что ты слышишь меня. Ты не можешь меня не слушать – твое любопытство сильнее тебя, правда? Правда. Твои косы как наэлектризованный шелк, как черный капрон: окутывают меня и не дают покоя. Они могут стать ошейником и поводком, если я захочу. Но я пока не хочу. А ты все равно не сможешь убежать, не сможешь спрятаться – ты ведь уже поняла это, правда? Правда. Мне нравится наблюдать за тобой. Ты слишком прозрачная, слишком очевидная, слишком невероятная, чтобы я отступил. Ты хочешь, чтобы это закончилось. Ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни. Ты правда этого хочешь? Неправда, Са-ша».
– Саш, на тебе лица нет. Что случилось?
Она сама не понимала, что случилось, как она оказалась здесь – в холле ТЦ, на вытертом сиреневом диванчике, обтянутом искусственной кожей. Арина сидела рядом, держа ее за руку.
– Ты ледяная просто. Не заболела?
Зазвонил телефон. Саша вздрогнула, охнула и подскочила. Заозиралась по сторонам. Оказалось, телефон звонил у Арины. Подруга сбросила вызов, подвинулась ближе и обняла за плечи.
– Рассказывай давай, что такое.
– Арин… – слабо пробормотала Саша, чувствуя себя то ли в полусне, то ли в полуобмороке. – Я…
У нее не было сил сопротивляться. И не было больше никаких сил держать все это в себе. Саша достала телефон и просто включила утреннее сообщение. В ТЦ играла музыка, гремела реклама, визжали дети – можно было не бояться, что сообщение услышит кто-то, кроме Арины. И конечно, кроме него. Но он и так все знал.
* * *
Арина заставила ее пойти в полицию. Написать заявление. Пройти все эти бесконечные коридоры, взгляды и вопросы.
Очень, очень старое здание. У входа – черно-белые фотографии под стеклом: «Их разыскивает полиция». Саша против воли вгляделась в лица, пытаясь понять: есть ли среди них он? Она стояла и смотрела на фото до тех пор, пока ее не окликнули, пока Арина не потащила ее за локоть в глубину этого здания, выкрашенного блеклой голубой краской, опутанного колючей проволокой, пахнущего штукатуркой и чем-то стерильным, пугающе-ледяным. Саша подумала, что должна чувствовать себя в безопасности здесь. Но на самом деле все было еще хуже, чем раньше, – потому что ей пришлось включить последнее сообщение. Прослушать его вместе с дежурным сотрудником и с Ариной. Отчетливо и громко – еще раз. А потом ответить на бесконечность вопросов о предыдущих голосовых. Когда именно приходили. С каких адресов и аккаунтов. Что в них было – максимально точно, насколько только возможно вспомнить. Это было извращенной пыткой. Саша холодела и холодела; ей казалось, она втягивает в себя весь холод, и даже слезы страха замерзают, так и не выкатившись из глаз. Зато ладонь, которой Арина сжимала под столом ее пальцы, казалась обжигающей. Это было почти больно. Саша выдернула руку.
По ощущениям, они пробыли в отделении часа полтора; Саша заполняла серые шершавые бумажки – такие же бесконечные, как вопросы. Тянулись минуты. Саша поймала себя на том, что в последние дни время вообще тянется странно: в него вмещается так много, хотя, казалось бы, прошло всего ничего, и на события – на обыкновенные события обыкновенной жизни – последние месяцы были не так чтоб очень щедры.
Мигала лампа под потолком. Скрипела форточка. Аринины волосы шевелил сквозняк. «Удивительно, – отстраненно подумала Саша, – что ее пустили со мной. Могли выгнать». Если бы Арины не было рядом, она бы, наверное, сложилась пополам прямо на старом деревянном стуле и не смогла бы больше ни пошевелиться, ни произнести хоть что-то связное.
Связное.
Они могут стать ошейником и поводком, если я захочу. Но я пока не хочу.
Сашу затошнило. Она едва добежала до туалета. Раковина была в пятнах краски и выглядела так, словно кто-то умывался в ней после драки. И почему-то тут тоже моргала лампа, бело-голубой кружок в углу под потолком: клац-клац. Клац-клац. Моргала, клацала и жужжала.
Саша выбралась обратно в коридор. Кто-то сказал ей, что заявление приняли, работа идет: судя по всему, это маньяк, которого ищут уже несколько лет. Он уже отсидел
