Хранитель мировой поверхности - Бусейна аль-Иса
Он знал, что книга ядовита и что его долг – сохранить общество стерильным, свободным от посторонних мыслей. Все было именно так, как он читал, – «дистиллированная вода без микроорганизмов, но и без питательных веществ – без жизни». Но что ему оставалось делать? Одобрить книгу, полную микроорганизмов и питательных веществ, или позволить человечеству умереть от жажды?
Но кто заметит отсутствие такой книги? Люди, которые не едят, не голодают. Его работа заключалась в том, чтобы наполнять книжные магазины всякой ерундой. Он должен был сделать так, чтобы никто не жаждал книг. Он понял, что они ведут не столько войну против книг, сколько войну против чтения. Чтение было дурной привычкой, но нельзя было отучить людей от нее, точно так же, как нельзя отучить их курить или заниматься сексом. Все, что вы могли сделать, – это ограничить их выбор, дать им иллюзию выбора. А потом они сами от этого откажутся. В будущем ему и другим цензорам не нужно будет запрещать книги – их все равно никто не будет читать. Он словно видел будущее человечества в хрустальном шаре.
Да, он должен был запретить эту книгу. Как он мог отдать ее обществу? Книга, которая высмеивает все, что он клялся защищать. Что, если кто-то прочтет ее и начнет изрекать богохульства или выступит против Правительства, заявив, как Зорба: «Я не патриот – ну так и поплачусь за это»? Если подобная идея получит распространение, что станет с государственными институтами: армией, полицией, спецслужбами или СМИ? Что, если демонстранты заполнят площади, и прогремит революция против революции, и на улицах погибнет еще больше людей? Что, если бы каждый человек, прочитавший эту книгу, поверил в слова Зорбы о том, что грех – непростительный грех – позволять женщине спать одной, – и оставил бы мир кишеть ублюдками?
Но все же кое-что в книге смущало его, одна строчка, которая казалась ему достаточным основанием, чтобы отпустить грехи Зорбы. Я плевал на эти твои книги. Не все, что существует, можно найти в твоих книгах. Как он мог запретить книгу, которая плевала на все остальные? На все эти прямоугольные чудовища, которые вышвырнули его из привычного мира в место, где вещи перестали быть самими собой.
Он очень устал. Его преследовало смутное ощущение, что никто его не понимает: ни жена, ни другие цензоры. Только Зорба понимал его. Он чувствовал, что обязан ему. Они оба сходились во мнении, что книги – зло. И хотя они никогда бы не встретились за пределами книжных страниц, но тем не менее это никак не умаляло зла. Что ж, по крайней мере, эта книга сама себя прокляла.
Он завершил доклад, записав свои комментарии вплоть до последней оскорбительной строчки. Иногда ужас от того, что он читал, заставлял его чувствовать, что небо вот-вот обрушится на его голову. Но, закончив, он сидел, погрузившись в раздумья, и смотрел на расписание заданий на стене перед собой. Скоро Первый Цензор вычеркнет «Зорбу» из графы «книги, находящиеся на проверке». Это все равно что расстаться с частичкой своей души. На сердце у него было тяжело. Он походил на человека в порту, который прощается с другом, уплывающим на другой конец света. Доведется ли ему еще раз взглянуть на эти страницы? Сможет ли он увидеть тот остров и почувствовать запах моря? В конце концов, он всего лишь книжный цензор, у которого в этом мире не осталось никого.
Снова взяв ручку, он добавил последний абзац к своему отчету:
«Несмотря на множество оскорбительных строк, на самом деле эта книга принижает все существующие книги. Потому мы считаем, что она служит интересам Системы, и, соответственно, исходя из интересов общественного блага, рекомендуем одобрить ее».
8
Все дома походили друг на друга: белые кубики с маленькими, плотно расположенными окнами. Узкие улицы в этот ранний час были забиты маленькими серыми машинками, за рулем которых сидели такие же, как и он, люди, одетые в брюки цвета хаки и бежевые рубашки.
В каждом, кого он встречал, он видел удивительное отражение его самого. И все же Цензор чувствовал себя необъяснимо одиноким, как будто ни один из миллионов его клонов все-таки не был похож на него. И тогда он подумал: неужели он все еще стоял на поверхности мира, размахивая копьем, стремясь метнуть его в белого кролика? Или же он все-таки достиг дна, совершенно измотанный, не желающий ничего другого, кроме как сидеть и оплакивать Зорбу? Он так устал, что даже не прервал разговор дочери с воображаемым бездомным котом. Она утверждала, что видела, как кот переходил дорогу на красный свет, он отправился покупать пару ботинок.
Как и подобает хорошему отцу, он старался выполнять свой долг: вернуть ребенка к реальности, к тому, что, как сказал бы Первый Цензор, «можно доказать в лаборатории». Ходили слухи, что каждый новый ребенок рождается с некоторыми атавизмами Старого Мира: вещами, закрепившимися в человеческой памяти в течение тысячелетий, уходящими корнями в минувшие цивилизации, такими как басни и сказки. Управление по Профориентации и Консультированию ежегодно выделяет огромный бюджет на информационно-просветительские кампании: «Ваш ребенок страдает от воображения? Не стесняйтесь попросить о помощи! Не позволяйте им страдать! Вы не одиноки!» Эти слова он хорошо знал и даже верил в них. Он понимал, что его дочь, похоже, отстает от своих сверстников. Но сегодня он просто устал. В последний раз, когда он водил дочь в поликлинику на прививку, его внимание привлек плакат о недержании мочи и еще один, изображающий ребенка в возрасте лет четырех, оставленного один на один в спальне с созданными его воображением огромными чудовищами, которые пытались его сожрать. Ребенок выглядел очень напуганным. Подпись на плакате гласила: «Чрезмерно развитое воображение поддается лечению!» – также был указан номер горячей линии, по которому можно было позвонить и обсудить симптомы. Он обратил внимание на памятку, перечислявшую симптомы, по которым родители могли определить, болен ли их ребенок: «кошмары или чрезмерно реалистичные
