Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

Вернувшись к себе, Билл и Майк с Нассимом продолжили смотреть пресс-конференцию в Центре Джонсона по настольному телевизору.

По-видимому, в образце содержится не одна разновидность бактерий – возможно, не менее пяти, а может быть, даже больше, это пока не установлено. По мнению экзобиологов, их можно будет сохранить живыми в искусственно созданной марсианской среде, однако полной уверенности в успехе у них пока нет. Зато в том, что инопланетные организмы надежно изолированы от земной среды и никому ничем не угрожают, джонсоновцы уверены на все сто.

Кто-то из журналистов поинтересовался, как повлияет сделанное открытие на дальнейшие исследования Марса людьми, и тут мнения разделились.

– Вопрос крайне сложный, – ответил кто-то.

Да уж, разумеется: проблемы такого масштаба решаются на высшем уровне, и не только НАСА. Тут к обсуждению подключится и Государственный научный фонд, и Академия наук, и Международный астрономический союз, и разнообразные комитеты ООН – одним словом, все научные власти планеты.

Майк рассмеялся.

– Похоже, ребята, занимающиеся высадкой человека на Марс, волосы на себе сейчас рвут.

Нассим согласно кивнул.

– Клуб «Ад Мартем»[90] уже заявил, что эти твари – всего-навсего бактерии, вроде тех, что живут в любом унитазе: подобных мы миллиардами уничтожаем каждый день, и покорению Марса их существование не помеха.

– Они это всерьез?

– Всерьез, только кто их послушает? Теперь мы на Марс долго еще не высадимся. А то и вообще никогда туда не полетим.

Вот тут Билл и понял, что с ним творится.

– Печально, – сказал он. – Я же сам из мечтающих о людях на Марсе.

Майк, усмехнувшись, покачал головой.

– Тогда лучше сверх меры не торопись.

Уйдя к себе в кабинет, Билл немного прибрался, а после позвонил на работу Элеоноре. Как же ему хотелось поговорить с ней, как хотелось сказать: «Мы справились, проект завершился полным успехом, однако этот успех разбил Мечту вдребезги»… однако Элеоноры на месте не оказалось. Оставив ей сообщение, что вернется домой в обычное время, Билл сосредоточился на списке текущих дел, уже не добавляя строк снизу быстрей, чем вычеркивает верхние, просто стараясь отвлечься, но это ему не удалось. Чем дальше, тем яснее осознавал он, что с самого начала считал свою работу подготовкой к заселению Марса, к обустройству там нового, лучшего мира, и именно этим оправдывал всю свою жизнь: работу допоздна, на износ; выражения лиц домашних; Элеонору, всецело ему сочувствовавшую, но огорченную тем, что их брак, как они ни старались, обернулся чем-то в стиле 1950-х, когда мужа, что ни день, допоздна не бывает дома… вот только сама Элеонора тоже работала до ночи, так что ребятишки их все рабочие дни, с утра до вечера, проводили в детсаду, в школе да на продленке. Как-то утром, в понедельник, Билл отвез младшего, Джо, в детский сад, а уезжая, оглянулся назад и увидел в глазах мальчишки обреченность, неизбывное одиночество, стоическое предчувствие еще десяти часов в тех же старых стенах, угрюмую готовность пережить их не хуже всех остальных. Подобные чувства во взгляде трехлетнего сына поразили Билла в самое сердце, и все это, весь его труд, все силы, все дни и годы, отданные работе, посвящались тому, чтоб однажды люди, поселившись на Марсе, наконец создали достойную цивилизацию. Вся его жизнь сгорела за рабочим столом, так как вначале судьба грандиозного проекта висела на волоске, так как в замысел этот мало кто верил, не говоря уж о понимании его сути – потому-то работу и свалили на них, на крохотную лабораторию, честно старавшуюся претворить в жизнь план, подчиненный принципу «быстрее, лучше, дешевле», помимо прочих проблем, противоречивший (на что и он, и коллеги нередко указывали) второму закону термодинамики. Да, все понимали, что в реальной жизни достигнуты могут быть только два из трех упомянутых качеств, но, невзирая на это, за дело взялись и вскоре выяснили: «дешевле» относится только к их собственному труду и к уровню их жизни, жизни ученых-ракетчиков, мечущихся, как белки в колесе, чтоб воплотить в жизнь заселение Марса – проект, который сумеют оценить по достоинству лишь будущие марсиане в каком-нибудь далеком-далеком веке… ну, а теперь и никаких будущих марсиан в грядущих столетиях не предвидится.

После шести Билл вышел наружу, в знойное марево позднего лета. Сегодня была его очередь везти домой Майка с Нассимом. Выехав на автостраду 210, они довольно резво катили вперед, пока полоса, выделенная для автомобилей с тремя и более пассажирами, тоже не встала перед перекрестком 210-й со 110-й. Дальше пришлось ползти, тормозя через каждые пару метров, вместе со всеми прочими. Как же знакомы им эти длинные вереницы алых огней, стоп-сигналов, уходящие вдаль, то растягивающиеся, то сжимающиеся, словно меха аккордеона… Средняя скорость движения по лос-анджелесским автострадам по вечерам не превышала одиннадцати миль в час, а потому многие «анджелено»[91] пытались проехать по городским улицам, однако компьютерные модели Нассима и эмпирический опыт яснее ясного доказали: для расстояний свыше пяти миль закупоренные пробками автострады все-таки предпочтительнее закупоренных пробками улиц.

– Ну что ж, еще один красный день календаря, – провозгласил Майк, вынимая из сумки бутылку скотча.

С хрустом свинтив пробку, он сделал глоток и передал бутылку Биллу с Нассимом. Так он поступал в торжественных случаях, по поводу любых великих свершений или неудач ЛРД. Билл с Нассимом находили этот обычай настораживающим, однако глотнуть пару раз не отказывались. Сделав еще глоток, Майк туго завернул пробку и сунул бутылку назад, в сумку: похоже, сия процедура внушала ему ощущение, будто бутылка снова приведена в законное, закупоренное состояние. Билл и Нассим уже не раз вышучивали его заблуждение, и сейчас Нассим сказал:

– Ты бы карманный паяльник себе завел, чтобы бутылки закупоривать, как полагается.

– Ха-ха.

– Или возьми за образец стратегию НАСА, – подхватил Билл. – Глотнул, и бутылку за борт.

– Ха-ха. Кусаем, стало быть, руку, которая вас кормит?

– Ее-то люди что ни день и кусают.

Майк пристально взглянул на него.

– Билл, а ведь ты не слишком-то рад грандиозному открытию, а?

– Да, так и есть! – откликнулся Билл, не снимая ноги с тормоза. – Так и есть! Я все это время думал, что мы… что мы трудимся для освоения Марса. Думал, люди заселят его, терраформируют и все такое, добавят к красному цвету зеленый и голубой… построят там новый мир, вторую ветку истории, а мы навсегда останемся ее начинателями. А что теперь? Оказывается, Марс уже заселен этими клятыми бактериями, и мы никогда не высадимся на него. Будем и дальше торчать на Земле, оставив Марс марсианам… микроскопическим, бактериальным марсианам!

– Ага. Крохотным краснокожим аборигенам.

– А мы, выходит, чему положили начало? Ничему! Все это было зря!

– Галиматью несешь, – оборвал его Майк.

Странно, но настроение Билла слегка поднялось, все тело изнутри обдало жаром, словно скотч заструился по жилам. Да, может, он и спалил десять лет жизни, горбясь за рабочим столом, трудясь, как ишак, чтобы дать старт тупиковому проекту, проекту, который никогда не будет реализован, но, по крайней мере, ему довелось работать вот с такими людьми, за все эти годы ставшими ему, точно братья, гениальными чудаками, способными со всей серьезностью употребить в разговоре словечко «галиматья», с тем же Майком, развлечения ради читающим викторианские романы для юношества, забавным не меньше, чем их герои, ни на секунду не появившимся на телеэкране в роли Важного Ученого-Ракетостроителя, дурацкой роли, порожденной вопросами и ожиданиями журналистов, играющих каждый свою дурацкую роль в той самой дурацкой мыльной опере, от которой Билл мечтал однажды избавиться: «Что для вас значит «жизнь», доктор Каквастам, каково значение этого открытия? – Ну, оно означает, что мы спалили собственные жизни, трудясь над тупиковым проектом»…