По воле чародея - Лилия Белая
– Ты за дурака меня держишь? – Властош повысил голос и вцепился Аннушке в запястье. – Думаешь, не понимаю, отчего ты так стремишься в Славенск? К своим, увидеться с ними!
Анна опустила глаза. Догадался. Не первый раз уж просила об оном.
– Моё слово здесь – закон! И я говорю: нет. Встретиться с ними сможешь, когда станешь вольной. Только вряд ли они будут рады тебя увидеть. За свободу деньги платят, но правда, есть небольшая загвоздка…
– Я бы накопила! Ведь с оброка позволено взять небольшую долю себе.
Властош горько рассмеялся:
– Эка долго копить придётся, аж до старости. Ты девка видная, работящая, что уж скрывать, красивая. Тысячу стоишь, не меньше.
– С-сколько? – глаза Анны округлились. Она вскочила со стула.
Бешеные деньги! Стоимость половины усадьбы!
Лихо чародей заломил цену, так и впрямь выбраться не получится.
– Да, Аннушка, да, тысячу. Но не обольщайся. В любом случае, это я тебя просто оцениваю. Ты не сможешь себя выкупить. Вспомни наш контракт. Ты же грамотная у нас, но смекалка подвела. Мелкий шрифт следовало тогда прочесть! – Властош подошёл к шкафу, достал оттуда книгу с ревизиями, вытащил из неё сложенный пергамент.
Крестьянка дрожащими руками взяла договор и пробежала глазами по строчкам. «Я принимаю условия и обязуюсь служить чародею верой и правдой всю вечность» – гласили мелкие буковки где-то с краю.
Аннушка, ослабевшая и потерявшая всякую надежду, опустилась на стул. Листок с договором исчез.
Не глядя на Властоша, Анна тихо обронила:
– Коль за купол не отпускаете волей подышать, хоть бы панщину сократили.
– Тебе что-то не нравится?
– Не мне, а людям, – Аннушка уже не боялась излить наболевшее. – Шесть дней пахать в полях только на вас, от зари до зари. А жить нам когда? Мы люди, а не часовой вечный механизм! И ваш Каркрас, вы не знаете, он…
– Полно, – Властош остановил её.
Он с наигранным сочувствием приблизился и положил ладонь на её щёку:
– Не преувеличивай. Сейчас заканчивается лето, самое время для работы. Пока так надо. Зимой будет легче. Возможно. Я к вам очень мягко отношусь, во многих усадьбах с людьми творят всё, что хотят. Врагу такого не пожелаешь.
– Вы так добры, Властош Ладович, – губы невольницы тронула горькая усмешка.
И вроде бы, Анна должна была предстать перед шляхтичем храброй, убеждённой в своей правоте, но чувства вдруг подвели её. Силясь не заплакать, Аннушка упала на колени перед Вишнецким, схватила его руку и, не помня себя, стала целовать, умоляя. Чародей воспринял такую резкую перемену с удивлением, но улыбнулся. Сломленная. Сдавшаяся. Униженная. Хорошо бы было, если бы Настасья стала такой!
– Пан, я клянусь, всё буду делать, верой служу вам и правдой, только людям дайте отдых! Сократите хотя бы на два дня! Это немыслимо, жестоко… Невыносимо! И Каркрас, он… – слова пытались обогнать друг друга, Анна забыла, как правильно надо говорить. – По закону полагается не больше четырёх дней работать на помещика.
– По закону? – поразился Вишнецкий, и как показалось, абсолютно искренне. – Закон – бумажка для создания иллюзий. А вот в реальности всё по-другому, милая. Я зря надеялся на твой ум. Оказывается, ты весьма наивна. Вы – моя собственность, и закон здесь только моё слово. Сказал: шесть дней, значит, шесть. Не стоит мне перечить.
Крестьянка подняла заплаканный взгляд на господина. Властош ласково провёл рукой по румяной щеке, подбородку, а затем и по припухшим губам. Во взоре его блеснуло нечто странное. Анна рвано выдохнула, когда холодные пальцы скользнули по изгибу шеи, тронули сорочку, вновь обнажили плечо.
– Встань.
Анна поднялась на ноги. Недолго думая, Властош повернул её к себе спиной, наклонился к уху и зашептал:
– Я могу быть к вам всем снисходительным. Могу сократить панщину, могу и ворона приструнить, коль слишком суров с вами. Ты ведь этого хочешь?
Анна дрожала в цепкой хватке. От волос и одежды волшебника исходил аромат осеннего леса, старинных книг, чёрного колдовства. О, этот запах вскружил голову не одной невольной девушке! Крестьянка прикрыла веки, чувствуя, как тёплое дыхание неспешно ласкает кожу. Аннушкину косу чародей начал расплетать почти незаметно: потянул алую ленту, пропустил сквозь пальцы волны крупных кофейных кудрей, зарылся носом в мягкие локоны.
– Какие волосы у моих девок, как же вкусно они пахнут хлебом, – пан с придыханием поцеловал Анну в шею.
В ужасе несчастная не смогла сдвинуться с места. Нет, Анна, так нельзя. У тебя ещё осталась честь, так нельзя! Ты же дочь офицера!
– Работу убавлю, – молвил Вишнецкий. – Я ведь не изверг. Только, взамен попрошу остаться сегодня в моём кабинете. Милая моя. Моя Аня…
Такое ласковое сокращённое имя…
– Замкни замки вшэстке! – заклинание сплелось сверкающими нитями в воздухе.
Послышался щелчок в замочной скважине. Маг запер дверь.
Анна опомнилась. Этот звук её отрезвил, вырвал из пелены очарования, опьянения, опасного смертельного сна.
– Отпустите, я не могу так! – вскричала она. – НЕ МОГУ! – Анна чудом вырвалась из лисьей хватки, кинулась к двери и зная, что совершенно бесполезно пытаться её открыть, дёрнула ручку.
Зазвучал беспощадный смех, отдалённо напоминающий лай.
– Ох, ты, душа моя, видно, забылась, с кем дело имеешь!
Вишнецкий поправил прядь, выбившуюся из хвоста, выпрямился, шагнул вперёд. Анна наткнулась спиной на закрытую дверь. С мольбой и ужасом глядела на приближающегося колдуна. Бежать некуда. Он получит своё. Он всегда получал то, что хотел.
– Нет, пан, прошу! Не подходите! Не надо…
Лицо помещика помрачнело. Красивые черты исказила кривая улыбка.
– Неужто не понравилось? Больно ведь не делаю.
– Не так я воспитана, пан!
– Да кто сейчас тобой гордиться будет, святая непорочная Анна? – очи его загорелись зелёным пламенем, безумием, и Аннушке почудилось, будто сам он себя не слышит. – Я не хочу отдавать приказ о наказании, потому просто не перечьте мне, Анна Степановна! Останьтесь со мной.
Стало страшно. О, Единый! Да ведь за такое долгое время шляхтич к ней ни разу не прикасался, не трогал её и никто из дворовых! А теперь – что?.. Неужели, решил отомстить за помощь Насте или за просьбу сократить работу? Или – вообще за дерзость? Кто разберёт.
Властош почти настиг её.
– НЕТ! – Аннушка метнулась в сторону.
Нечаянно задела вазу, стоящую на тумбочке. Ваза пошатнулась. Упала. Разлетелась на мелкие осколки.
– Дрянь! Это же была любимая ваза моей матери!
Тихий гнев порой предвещал ещё больший ужас, чем обычный крик. И, однако, не тратя более время на слова, Властош нагнал Аннушку, опрокинул её, плачущую и отбивающуюся, на софу. Девушка звала
