По воле чародея - Лилия Белая
– Что ж, мне всё ясно, – заключил Вишнецкий, внимательно рассматривая изумрудный перстень на пальце. – И я не против того, чтобы мои люди отдыхали и развлекались. Только вот не желаю, чтобы они собирались с теми, кого я запрещаю близко подпускать!
– Пан, ежели вы про Настасью, то я просто хотела её приободрить…
– В том твоя ошибка. Я вижу, ей с вами было весело, но я ведь не для веселья ей работать наказал, а для усмирения. Больно дерзка. Работа быстро бы привела её в чувство. Но нет, нашлась такая сердобольная, которая решила во всём помогать бедной девочке, несмотря на мои запреты! Вы меня сегодня очень расстроили, Анна Степановна. – Властош перешёл на уважительное «Вы», и от того стало ещё страшнее. – Голова на плечах есть, а чувствам поддались. Я, видно, слишком дорожу вами, а вы пользуетесь моим покровительством, забылись, перешли границы. Завели дружбу с этой девчонкой, помогаете ей супротив моей воли, защищаете, вечёрку устраиваете.
У Анны вспотели ладони. То ли так жарко было в кабинете, то ли страх взял над ней верх. Выдохнув, она решила оправдаться, но в привычном тихом тоне:
– Мне всего лишь хотелось ей помочь, пан. Я не понимаю, за что вы с ней так. Девчушка добрая, а вы так с её отцом обошлись. Несправедливо с вашей стороны так поступать.
Властош вскинул брови. Его передёрнуло:
– Дворовая девка станет мне указывать, как поступать?
– Я не дворовая девка! – Анна, забыв обо всём на свете и о своём нынешнем статусе, повысила голос, поднялась во весь рост. – Я дочь офицера! Покойного батюшки, что сражался за наше Отечество, героя нескольких битв.
– Пока воины илантийского узурпатора не убили его на войне, – договорил невозмутимым голосом пан и добавил: – Тише, девица, не горячись так, а то у меня уже возникает предположение, что ты переняла характер от Настьки. Портит мне девок дрянная замухрышка… На чём мы остановились? Ах да… Отца твоего в живых уж нет, а твою семью, как ты её называешь, вытащил из долгов я. Припоминаешь? Я дал им вторую жизнь, когда у них отняли всё до последнего.
– Взамен на мою свободу.
– Ты сама подписала договор. Никто тебя не заставлял. Сама сделала выбор. Радуйся, родичи живут сейчас припеваючи, сытые да в тепле. Жаль только, о твоём самопожертвовании они больно не вспоминают. За все годы, что ты провела здесь, я не получил ни одного письма с пожеланием тебя выкупить, да даже вопроса, как ты тут поживаешь, я не видел! Да, и стоит ли считать родичами мачеху да сводного братца? Ты за них свою свободу отдала, а они и не вспомнили, а они и не поблагодарили.
– Они просто… они, – Аннушка замялась. Пыл поутих, и она вновь присела на стул.
Голос её надломился, пальцы принялись теребить складки коричневой длинной юбки.
Властош холодно помог договорить:
– Они забыли тебя, дорогая. Вот и всё. Ты для них мертва! К сожалению, людям свойственно забывать добро. Потому, лучше не жертвовать понапрасну и не заступаться за кого попало.
– Но Настасья не такая, Властош Ладович! Она чистое создание! Она исцелила ме… – крестьянка тотчас прикусила губу, но было поздно.
Проболталась. Властош с любопытством склонил голову набок, потребовал подробностей. Делать нечего! Анне пришлось поведать всё по порядку: и о жестокости Каркраса, и о том, как Настя, сама того не ведая, излечила рану, нанесённую кнутом. Властош слушал, затаив дыхание. Глаза его вспыхнули неподдельным интересом.
– Значит, у неё опять начала проявляться магия. Выходит, не безнадёжна, – хмыкнул он с предвкушением. Глядя на голубовато-серебристую полную луну за окном, произнёс: – Что ж, прекрасно. Как только я исправлю ослиное упрямство моей пленницы, я возьмусь за огранку этого самоцвета.
– Вы хотите сотворить из неё оружие, которым убьёте своих врагов, – догадалась Анна. – Но вы не понимаете, что этот меч может сломаться. Настя не заслуживает такой участи. Она была вольной птицей, а вы, Властош Ладович, жестоко подрезали ей крылья. Так с живыми людьми не поступают.
– Красноречиво слагаешь, милая. Прямо не говоришь, а спиваешь, як соловейко! – Вишнецкий протянул фразу с издёвкой.
Он выдержал паузу, поднялся из-за стола обошёл его и встал позади Анны.
– Ты умом в отца-офицера пошла, – тут он заговорил серьёзно, – можешь предугадать ход моих мыслей, а потому я и не хочу, чтобы ты слишком много общалась с этой замухрышкой. Мало ли, скажешь ей лишнее.
Волшебник засмотрелся на плечо девушки, с которого слегка спала белая вышиванка. Поджал губы и как бы невзначай положил на плечо холодную руку. Кожа крестьянки пылала жаром, манила коснуться, поцеловать. Но более всего соблазняла тонкая шея. Анна дёрнулась, тело пробило мелкой дрожью.
– … Хотя, я догадываюсь, что ты ей наговорила, – слышался голос, точно из иного мира.
Невольница со стыдом призналась самой себе: нежные касания чародея ей пришлись по нраву. Изящные пальцы задевали шею, плечо, и Вишнецкий говорил уже не в пустоту, а ласково шептал Анне на ухо:
– И про купол наверняка поведала, и как его можно открыть… Ты меня слушаешь, дорогая?
– Да, п-простите, – Анна поёжилась от мороза, внезапно ощутив его кожей. – Я уяснила. Обещаю, больше такого не повторится. Можно ли мне уйти? Уже поздно.
Властош выпрямился. Глядя на девушку сверху, ухмыльнулся. Она не видела его лица, но поняла, что он в раздумье. Послышалось мрачное:
– Не спеши так. Хорошо, раз уяснила, но я чувствую другое. Ты мне сказать больше ничего не желаешь?..
И как он только всё наперёд видел да знал? Аннушка всегда поражалась его способностям. Ну что же, чему быть того не миновать. Значит, придётся высказать всё.
– Пан, отпустите меня на оброк. В Славенск.
– На оброк?
Мало кого из крестьян Властош отпускал работать в города за деньги, а если и отпускал, то самых верных. Редко кто, родившийся в имении Вишнецкого, знал, как выглядит другая жизнь за куполом. Даже несмотря на всю выгоду от оброка, коей постоянно пользовались охочие до денег помещики, шляхтичу было важнее, чтобы люди работали на его землях: с королём-то он расплачивался не рублями, а золотом волшебной пшеницы.
– Да, на оброк, – повторила Аннушка, молитвенно сложив руки. – Я ведь смогу зарабатывать, вам это будет выгодно!
– Сколько ж ты принесёшь? Три рубля и крендель, ежели повезёт? – с насмешкой бросил маг. – Нет, душа моя. Мне такого не надобно. Потом ещё случится чего, а мне отвечать, отпускной документ выписывать, надо мне это? Ещё убежишь.
