По воле чародея - Лилия Белая
Некоторые крепостные посматривали на надзирателя, ожидая, что тот в любой момент утихомирит девицу, но Каркрас, постукивая плетью о ладонь, посмеивался вместе с невольницей.
Глумливым речам суждено было прерваться. Молодая жница в белой блузе и длинной юбке, цвета корицы, подошла к Анфисе.
– Ты бы вместо того, чтобы языком молоть, занялась делом. Пшеницу не насмешками жнут, а серпами. Или ты забыла, что это такое? – она сурово нахмурилась, заправила за ухо выбившуюся из каштановой косы прядь.
– Анна, эта девка свободной была! – прошипела по-змеиному Анфиса, тыкая пальцем в Настю. – Не зря с ней наш пан так обошёлся, дерзила, значит! Чё ж не повеселиться?!
– Не твоего ума дела, за что она сюда попала, – кратко и спокойно прозвучало в ответ. – Не одна она была вольной. А вот ты родилась в крепи. Занимайся-ка работой, Анфиса. Коли пан узнает, что прохлаждалась, вряд ли ему это понравится. Влетит тебе по самое «не хочу», помяни моё слово.
Удивительно, но слова Анны подействовали. Хмыкнув и ещё раз одарив Настю злым взглядом, Анфиса отошла в сторону. А девушка с шоколадными волосами, заплетёнными в толстую, но короткую косу, мягко прикоснулась к плечу Настасьи. Еле слышно дочь мельника выразила благодарность.
– Неправильно жнёшь, – сказала защитница и взяла из рук Насти серп. – Гляди, как надо. Забрала левой рукой маленький жмут и под корень на себя резанула, р-раз! – Селянка ловко срезала снопик свежих колосьев. – Эти зёрнышки – наш будущий хлеб, а не только золото для Его ненасытного Величества. Стало быть, и нам выгодно потрудиться на славу, если с голоду помереть не хотим.
Настя последовала совету своей спасительницы. Попробовала, и у неё получилось одолеть толстый жмут.
– Ты Настасья ведь? Та самая?
– Да… – Настя с отчаянной ненавистью покосилась на знак солнца, украшающий запястье. – Та самая…
– Меня зови Аннушкой. Потом на передышке прогуляемся по сельским дворам, покажу тебе наше «государство». А пока жни-жни, авось справимся за пару дней. Ты, главное, слёз не лей понапрасну, здесь твои слёзы и гроша ломаного не стоят. Впрочем, ты и сама видела, как к тебе отнеслись. Не все поняли, что ты хотела донести своими речами. Они родились в кандалах и не знают такого сладкого слова «воля» …
Настасья горестно вздохнула. И впрямь спорить смысла не было. Одна лишь светлая, болезненная улыбка Аннушки даровала сил. Настя наклонилась, засучила рукава и срезала снопик, как показала Анна. Отложила сноп. И заново срезала другой. И ещё раз. И ещё. Так, один за другим, срезанных жмутов становилось всё больше, но поле тянулось до самого леса и не заканчивалось. Настасья не верила, что люди справятся. Однако стоило ей поглядеть на остальных усердно трудящихся крестьян и на их детей, и сомнения исчезали.
Аннушка, работающая рядом, тихо напевала северные народные мотивы. Всем было известно: без доброй песни никакое дело на лад не пойдёт.
Прошло часа два, может, три. Настасья потеряла счёт времени. Солнце жгло огнём. Воздух сделался зыбким и спёртым, как это бывает в подобные августовские дни. Волосы липли к мокрой от пота шее. Спина ныла. Было слишком жарко, душно до такой степени, что хотелось умереть, лишь бы не слышать проклятый глухой звон в ушах.
– Кар-кар-каррать вас надо больше! – смутно слышала мерзкий голос оборотня Настасья, жавшая пшеницу. Ворон обходил людей, заложив руки за спину, каркал, насмехался, делал замечания.
– Сколько ж ты ещё с нами пробудешь, душегуб проклятый… – донёсся издали голос Аннушки. – Уж наш Яков и тот лучше, скорее бы он приехал…
– Рработать! Быстррее, быстррее!
В воздухе просвистела плеть, чёрной молнией перерезав небо. Разлился истошный вопль. Кажется, под удар попал тот белореченец, который совсем недавно посмеивался над Настей.
Настасья даже не вздрогнула. Закружилась голова, и жница рухнула на колени, прямо в колосья. Серп выскользнул из дрожащих пальцев. Виски пульсировали болью, а духота передавила горло, как висельная петля. Настасья закрыла глаза, чувствуя: сейчас потеряет сознание.
– Не смей, иначе, как очнёшься, он от тебя живого места не оставит, – прошептал встревоженный голос ей на ухо. Под нос сунули что-то резко пахнущее. Настя закашлялась, распахнула глаза. Аннушка, придерживая ей голову, влила в рот пару глотков спасительной водицы. И чистая холодная вода показалась полумёртвой Искуснице слаще любого вина.
– Вот так, пей тихонько. Лоб протри… ох как голову солнце напекло, несчастная. А теперь ешь, только быстро. Сама пекла.
Настя почуяла сладкий аромат выпечки. Слабо видя перед собой Аннушку, она отведала кусок черничного пирога.
Почти плача, Настасья жевала выпечку, желая как можно быстрее насытиться, лишь бы не упасть в обморок. Голод был просто нестерпимым. Аннушка то и дело поглядывала в сторону, опасаясь, как бы не заметил их надзиратель, но Каркрас был занят новой забавой: издевательски отчитывал какую-то крепостную.
– Спасибо тебе, – прошелестела Настасья, с благодарностью посмотрев на Анну. Стало легче, в тело вновь прилили силы. Жница тепло, по-сестрински ей улыбнулась.
И тут… над ними нависла чёрная тень, загораживая солнце.
– Меррзкая дррянь!
Кнут рассёк жаркий воздух и спину защитницы. Анна закричала, свалившись в колосья.
На землю закапала кровь. Где-то вдали захохотала Анфиса, видно, доложившая оборотню о трапезничающих.
– Что вы делаете?! – Настасья вскочила, заслонила собой Анну, готовая принять новый удар на себя. Сердце колотилось где-то в горле.
– Учу вас рработать, хе-хе! – оборотень вновь замахнулся, но его костлявую руку успел перехватить дядя Макар.
– Остановись, лиходей, – низко и пугающе проговорил дедушка. – До греха не доводи.
Крестьяне отвлеклись от работы и теперь с любопытством следили за происходящим, а кто-то, улучив момент, присел на землю отдышаться.
– Засечёшь девочку, помрёт. Погляди на неё: кожа да кости. А она нужна нашему пану живой. И Анну Степановну, лучшую нашу девку, не трогай. Властош дорожит ею. Думаешь, тебе не достанется? Ошибаешься, с тебя с первого три шкуры сдерёт, вот увидишь!
Каркрас в оцепенении что-то прошипел сквозь зубы, но дядя Макар так вывернул запястье оборотня, что казалось, сейчас руку сломает! Каркрас тонко завопил и кивнул в знак согласия. Макар с тихим гневом оттолкнул надзирателя в сторону.
Однако оборотень на том не успокоился. С наглостью он завернул в котомку остатки черничного пирога и, устроившись на земле, начал закусывать едой, предназначенной для работниц. Настасье хотелось упрекнуть негодяя, но Аннушка предупреждающе сжала ей пальцы, мол, молчи.
– Ну, чего вы уставились, негодницы? – рявкнул Каркрас. – Живо за р-работу! Давайте-давайте! До полудня никакой еды! – ворон смачно чавкнул, проглотив большой
