По воле чародея - Лилия Белая
Пелагея Агафоновна горестно вздохнула и вновь взялась за вязание. Настасья уже не плакала. Взрослые люди не плачут.
– Я знаю, – говорила она, вновь принявшись мерять шагами комнатку, – вы меня не поймёте.
– Осторожнее, блюдце с кашей не задень, – предупредила Палашка, указав на блюдечко с едой в углу комнатки. – А то, топаешь так, что домового раньше времени разбудишь! Мне потом устроит кавардак на кухне, он может! Тебе ли, чародейке, не знать о силе нечистой?
– Ох, и вы туда же! – горько расхохоталась Настасья, всплеснув руками. – Да, какая из меня чародейка, ежели я сама с ними не лажу? Кхм… Я говорила про то, что вы не теряли самого дорогого. Вы родились крепостной, у вас не отнимали волю, не брали в плен, не обманывали вашего отца, чтобы он продал вас как рабыню. Вас не похищали, не запугивали, не угрожали!
Палашка прокашлялась в кулак, отложила спицы.
– Откуда ты берёшься так судить обо мне, Анастасия? – нахмурившись, поинтересовалась она. – Ты у нас ясновидящая? Может быть, расскажешь мне всю мою жизнь, если знаешь? Да будет тебе известно, я – твоя землячка. Предки мои северяне, навжийцы. И я уже давно не крепачка. Властош меня вытянул из неволи, целое состояние отдал своему деду, лишь бы я обрела свободу. Вижу по твоему личику, ты поражена. Да, представь, он может быть благородным! Но не в нём дело. Ответь мне на один вопрос: как ты, цыплёнок, только вылупившийся из яйца, смеешь утверждать то, чего не знаешь?
Настасья прикусила губу. Она должна была извиниться, но промолчала.
– Властош Ладович – глава Волховской Шляхты, – сурово продолжала Палашка. – И Искусника он искал не ради издевательства, но ради того, чтобы спасти Славению. Ради простых славенских народов. Вряд ли тебе было интересно, что происходит в последнее время, коль ты думаешь только о себе.
– Вы неправы! – возразила Настя, сжав кулаки.
Ей не верилось, что Вишнецкого заботит положение простых крестьян. Не могло не быть личной выгоды в его замысле!
Палашка вскочила с кресла.
– Да что ты? Неправа я, старая дура?! – Она крепкими руками вцепилась в плечи Анастасии и затрясла её. – Слепая, да? Не вижу совсем, думаешь? Не-ет, дитятко, я вижу людей насквозь. Если бы ты пошла навстречу чародею, он бы тебе руку протянул. Сколько раз давал тебе шанс, даже со Скатерти-Самобранки угостил, но ты… Заладила своё «не хочу, не буду»! Нет больше прошлого, дитя, нет! Обратной дороги нет, а мельница давно сгорела. Но нужно продолжать жить, не оглядываясь назад!
– Уж лучше в петлю, чем так жить, – тихо произнесла Настасья, за что тут же получила хлёсткую пощёчину.
Девчушка схватилась за покрасневшую щёку, но ничего не сказала.
– От, стрекоза, довела старушку! – хрипло прошептала Палашка, погрозила пальцем. – Единый тебе жизнь даровал не для того, чтобы ты её отвергала и говорила такие страшные вещи!
Настасья посмотрела на неё с отчаянием.
– Единый забавляется, тётушка. Неужто не видите? Он давно уже не слышит наших молитв.
Пелагея покачала головой и отвернулась.
Какое-то время обе молчали. Первой подала голос Палашка, вдруг спросив, владеет ли Настя серпом.
– С жерновами обращаться умею, – ответила та, глядя в пустоту. – Пшеницу в Зеверцах и Полесовке я помогала только в детстве убирать. Мы с отцом работали в основном на мельнице…
– Понятно всё… Значит, жница из тебя тоже никудышная, – Пелагея вздохнула. – Ох, и намучается дядька Макар с тобой! С завтрашнего дня пан пообещал учить тебя смирению, так поверь, он сдержит слово, на ветер Властош их не бросает.
В глазах девочки вспыхнуло возмущение. «Да пусть подавится своим смирением!» – так и хотелось прошипеть вслух, но она вновь смолчала.
– Ложись давай, утро вечера мудренее, – кухарка указала на собственную постель. – На жниву люди отправляются, едва солнце встанет, пока зной головушку не припёк. Перекусывают прямо в поле, либо в полдень, когда люди по хатам да избам расходятся на передышку. Ложись-ложись. Я в кресле посплю одну ночь, ничего.
Настя забралась в мягкую постель. Вопреки обиде на Бога, осенила себя знамением Единого, прочла короткую молитву и поблагодарила Палашку за ночлег. Вряд ли ещё удастся поспать на такой перине. Если будет работать в селе, то и жить придётся в хате, не в усадьбе, а спать на лавке, повезёт, если на полатях. Что ж, оно и к лучшему. С Властошем хоть не будет видеться.
– Засыпай, дитятко, – молвила Пелагея, доковыляла до столика и задула пламя плачущей свечи.
Комнату поглотила тьма. И в этом мраке, как символ бессмертной надежды, ласково чадил пламенник лампадки перед образками в красном углу.
На улице свистел ветер, но в усадьбе было тепло. Пелагея храпела, открывши рот, когда Настасье приснился странный сон. В лунном свете привиделось ей, как нечто лохматое, похожее на крупного кота, пробралось в комнату. Оно царапало пол, шуршало, скрежетало зубами. Глаза существа блестели золотом. Настя то ли во сне, то ли уже наяву натянула одеяло до носа, широко раскрытыми глазами наблюдая за необычным созданием. Солнечный символ на её запястье жёг кожу. Она знала – это нечто не было ни котом, ни мышью. Скорее всего, это был… Домовёнок! Словно услышав мысли девочки, домовой с подозрением покосился в её сторону. Он зафырчал как ёжик, принюхался, долго смотрел на Искусницу, не моргая, но желание отведать угощение победило, и он засеменил в угол. Именно там, под образками стояло блюдечко с перловой кашей и изюмом. Настя не смыкала глаз до тех пор, пока домовой не слопал всё, что было ему положено и не исчез так же таинственно, как появился.
* * *
Пелагея всегда вставала рано, и Настасье через силу, но пришлось подняться вместе с ней. Умылась и расчёсывалась она наспех. Жуткое чувство терзало душу девочки. Казалось, будто сейчас она пойдёт не в поле, а на казнь.
Настя вздрогнула от стука в дверь.
Властош явился, едва зажглась заря. Да не один, а с верным прислужником.
Мерзко ухмыляясь, оборотень держал руку на поясе, за который заткнул нагайку. Каркрас ждал, щёлкал зубами точно клювом, сгорал от нетерпения. Палашка обожгла ворона осуждающим взглядом и поклонилась только Вишнецкому.
– Чего ж, вы в такую рань, пан? Поспали бы ещё чуток, – няня по-доброму ему улыбнулась, затараторила, боясь, как бы Настасья не вставила лишнего словца.
– Я не ложился, – кратко ответил шляхтич. – Ты, тётушка, можешь отдыхать еще хоть целый день. Я пришёл не
