По воле чародея - Лилия Белая
Властош заинтересованно наклонился к столу.
– Слушаю.
– Вам – вишнёвую наливку, а девчонку казнить, – деловито предложила Самобранка. – Веретено на вашей прялке – самый гуманный способ. Один укол – её вечный сон, и вы свободны! Ну, разве не чудесно я придумала, пан?
Вишнецкий со вздохом откинулся на спинку стула:
– Какая ты кровожадная!
– Не, воля-то ваша, как хотите, я ж просто предложила…
Властош задумчиво, уже не видя ничего вокруг, резко воткнул иголку в полотно.
– А-АЙ-ЯЙ! – раздался новый вопль.
– Извини!
– Ох, не стоит, Властош Ладович, не извиняйтесь… Прошу вас!
– Ну вот, даже ты понимаешь мой статус. Я не обязан просить прощения у слуг! – Властош вновь рассмеялся, но Скатерть-Самобранка вмиг разрушила его иллюзии.
– Да нет, не в этом же дело, – коротко и спокойно ответила она. – Просто, с ваших уст извинение звучит как-то уж очень нехорошо. Такое ощущение, что вы посылаете меня в… ну, я не могу такое вслух сказать, но вы понимаете, куда. Поэтому больше, пожалуйста, пан, не извиняйтесь.
Почта из прошлого
Чёрное полотно укутало задремавшую Берёзовую Рощу. Лунный свет разливался по резным кружевам наличников, украшающих терем. Сквозь листья берёз, расплавленным серебром струились широкие лучи, и тишина наполняла прохладный августовский воздух.
В окне ярко горел огонёк. Мара Васильевна не спала. С приходом сумерек знахарка по обыкновению садилась в красный уголок светлицы за дубовый стол, зажигала свечу, брала уголёк и рисовала. Бывало, травница до утра могла просто писать, забывая о мире, ломая перья, комкая бумагу. Под ноги ей то и дело падали неудавшиеся наброски, исписанные листы, зарисовки. Горькие, как полынь, чувства, разрывали женскую душу. Страх, печаль, любовь – все они хранились на остром кончике пера. Истекали с него то каплями яда, то кровью, то слезами, но, казалось, никак не чернилами. Мара писала о сокровенном. Мара писала о нём. Шёпотом читала свои стихотворения, порой, тревожась, как бы кто не услышал: ни птицы, ни стрекочущие сверчки, ни домовой, ни служанка. Беляночку ведьма уважала, доверяла и даже позволила ей спать в горнице на втором этаже, хотя слугам обычно выделяли место на жёсткой лавке или, в лучшем случае – на войлоке, расстеленном на полу поперёк двери, ведущей в хозяйскую комнату.
И всё же, Мара бы не решилась прочитать ни одно стихотворение даже ей, верной подруге. Сердце подсказывало, дескать Беля уже давно прознала истинную суть хозяйки. Невозможно было постоянно скрывать боль за саркастичными шутками или весёлой улыбкой. Мара, итак, в последнее время вела себя слишком открыто. Тут легко можно прознать об истинных чувствах, скрывать не получается!
Уже несколько дней с его приезда и такого же быстрого отъезда, душу кололо невидимыми иглами. Ведьма поёжилась, накинула на плечи шаль, поглядела в открытое витражное оконце. Там, в вышине, на небосводе мерцало созвездие Козерога – существа зодиакального круга, пришедшего из древних илантийских мифов. Если верить астрологии илантийцев, Власт как раз родился под покровительством Козерога. Мара опустила взор, печально улыбнулась и наконец дописала небольшое стихотворение:
Вы – Царь моих волшебных снов.
Писатель горькой, тяжкой драмы.
Я потеряла счёт часов,
Я в грёзах строила Вам храмы,
И всё ж, Вы – Демон во плоти!
Душа болит, так зыбко ноет,
И страшно вновь мне от тоски.
Тревога волком громко воет…
Стоило поглядеть на аккуратные, изящно выведенные буковки, слитые в прискорбные слова, тотчас глаза заслонила пелена. Мара задрожала, привстала, чтобы закрыть окно.
– Осень. Скоро настанет осень, – шептала себе под нос травница. – Госпожа златокудрая, от тебя ждут милости в этом году… Будь поласковее с людьми… Ах… Если бы вы все знали, если бы могли меня понять… Если бы всё было так просто…
Мара закрыла створку, вновь уселась за стол, положила голову на скрещенные руки. Серебристый взгляд неотрывно следил за нервно танцующим пламенем свечки. Огарок угасал, плакал воском. В немом крике бился в агонии. Как и сама Мара.
Сколько лет будет продолжаться пытка? Сколько лет коварный чернокнижник будет над ней издеваться, то приезжая за помощью, то сильнее отдаляясь? В конце концов, дед уже не властен над своим внуком, он не имеет более права запрещать им встречаться, жить вместе, так в чём же, тогда, дело?! Вывод напрашивался сам собой. Чародей разлюбил её. И уже давно.
Мара горько посмеялась собственным мыслям. Что за тяжёлые думы? Отчего так сильно рвутся жилы в трепещущем сердце? И почему опять её мучает бессонница? Как обычно, Мара Васильевна уснёт лишь под утро, проспит пару часов и на заре будет уже на ногах, собирать в лесу травы для лекарств, бледная, разбитая, измученная. Любовь губит. Любовь без ответа ведёт к могиле.
– Это не любовь, дура, это не любовь, – повторяла Мара самой себе, штрихуя углём до боли знакомый портрет на листе пергамента. – Это просто привязанность, плен, привычка… Дура. Ох, какая же ты дура!..
Ни на секунду не отрывала она кончик уголька от листа. Вот, уже на бумаге проявилось изображение: тонкие губы, слитые в лукавую улыбку; благородный, почти господарский профиль из-за едва заметной горбинки на носу; тёмные брови с изломом, а под ними глаза – изумрудные, с прищуром, искрящиеся волшбой. Взгляд цепкий, внимательный. Острый, как у лиса. Но что больше всего нравилось рисовать травнице в портретах – волосы Власта. Длинные, вьющиеся на концах, красиво ниспадающие на широкие плечи. Светло-пепельные, почти белоснежные. Этот цвет у него в маму. Дед его в молодости был таким же чернокудрым, как она, Мара.
Травница прикрыла глаза. Далёкие дни из прошлого закружились перед ней разноцветными картинками…
* * *
Она может зарываться в мягкие волосы чародея, наслаждаться горьким парфюмом. В исступлении она целует его шею, играет с ним как пожелает, благо, юный паныч дозволяет; она оставляет на его теле любовные печати своих пухлых губ. Он отвечает взаимностью, переплетает пальцы, дарит нежность, ласку. Встреча за встречей. Поцелуй за поцелуем. Ночь за ночью. Он только закончил Институт, совсем недавно приехал в имение к дедушке, но первым делом навестил не его, а Мару, живущую в Берёзовой Роще. Они с Властом расстались на пять лет, не виделись с того самого момента, когда дедушка отослал внука учиться в Магический
