По воле чародея - Лилия Белая
Настасья увидела булочки, начинённые яблоками, слоёные сладкие пирожки, всякого рода шоколадные десерты и пузатый виноград в хрустальной фруктовнице. Дивная Скатерть не позабыла о холодном хлебном квасе, похожим на тот, который умели готовить семинаристы Милградского монастыря. Девочка оцепенело таращилась на блюда и на самовар, он показался последним. В изумлении она созерцала накрытый стол, не ведая с чего нужно начинать трапезу и не зная половины блюд. Волшебник не без иронии посмотрел на растерявшуюся Настю.
– Ну, чего ты смотришь? – Властош чарующе ей улыбнулся. – Это обычный ужин обыкновенного славенского чародея! – Он постучал пальцами по Скатерти, и на столе, ломившемся от яств, появился бокальчик вишнёвой наливки: именно он элегантно завершил картину богатого ужина.
– Да тут же на целый полк наготовлено! – не сдержалась Настасья, схватившись за край стола, от ароматов закружилась голова.
– Пф, – фыркнула Скатерть, – это ещё что… Я могу и больше! А это – так, лёгкий перекус.
Пан уселся за стол, горько усмехнулся и залпом осушил бокальчик. Зажмурился, выдохнул, потянулся к крылышку жареного сочного рябчика.
– Чего ж ты глазеешь, душа моя? – спросил он Настасью, не скрывая насмешки. – В своей деревеньке, поди, только кашу с репой ела. Прекрати пялиться, приступай! Ты мне живая и здоровая нужна. Так уж и быть, могу позволить попробовать всего понемножку. Сомневаюсь, что ты всё это съешь.
– Вот, будь вместо неё Степан… – добавила задумчиво Самобранка.
Вишнецкий хмыкнул, с любовью погладил скатерть, а затем легонько постучал по ней перстнем. Самобранка знала все его жесты, и бокальчик вновь сам собой наполнился сладким алкоголем. Настасья неприязненно покосилась в его сторону:
– Вы, судя по всему, всегда начинаете с наливки…
Властош Ладович пребывал не в том настроении, чтобы спорить, оттого промолчал и придвинул к себе горшочек с картофельной бабкой.
– Это что, белореченская бульба?.. – Глаза Настасьи засверкали, желудок заныл от голода. В южно-восточных землях так назвали картофель.
Она облизнулась, не выдержала. Наступила на горло собственной гордыне и потянулась к блюдам. Лютая ненависть к пану на время трапезы предпочла исчезнуть.
– Угу, она! Она родимая! – Пан и сам, позабыв об Искуснице, принялся за горячее.
Ела девчонка с жадностью, словно в последние минуты жизни. Этикета шляхетской знати дочь мельника не знала, потому обходилась одной вилкой и руками. Все блюда ей попробовать не удалось. Трапезничали враги тихо. Некоторое время спустя блаженная улыбка расплылась на лице накормленной девочки.
– Подай-ка мне сахар, замарашка, – прозвучал внезапно приказ Вишнецкого, напомнив ей о настоящем положении в имении.
Настасья с неохотой привстала и-за стола.
– Две ложки, помнишь? – насмешливый голос хлестнул, как плеть.
Настасья ничего не ответила, потянувшись к фарфоровой сахарнице. То ли не могла говорить из-за тяжести, заполонившей желудок, то ли проснулось в ней чувство некого снисхождения. Всё-таки, её накормили до отвала и отнюдь не кашей с репой!
– Надеюсь, порадуешь меня и не пересы…
Рука Насти дёрнулась. Нет, она не пересыпала сахар, хуже: нечаянно задела чашку с горячим чаем! Та покатилась… Упала. Бряц! Чашка разбилась о мраморный пол. Пан успел выскочить из-за стола, а вот невезучую Самобранку залил кипяток.
Столовую огласил истошный вопль Скатерти:
– БОЛЬНО-О-О!
– В вашей деревне у всех руки не из того места растут?! – кричал чародей, а Самобранка, плача, полностью поддерживала его слова.
– Вы сами виноваты! – парировала Настасья. – Вы нарочно сказали мне под руку! Что я вам сделала не так? Почему вы ко мне так злы?!
– Ах, так я, по-твоему, злой?! Да я позволил тебе трапезу со Скатерти! – Волшебник крепко приложил кулаком по столу, вызвав новый визг Самобранки. – Извини! – рявкнул он сурово.
Скатерть Властоша была вещью неглупой, и помимо того, что умела говорить, могла размышлять и анализировать. Потому она давно подметила, что панское «извини» походило больше на посыл в дальние места, куда обычно люди направляют друг друга, когда крайне рассержены.
– Что ж за день сегодня такой: то рвут на тряпки, то поливают кипятком, то бьют… – всхлипывала и причитала Самобранка.
– Убить её мало, – прошептал со злобой Вишнецкий, едва сдерживая ярость.
Казалось, сейчас он испепелит Настасью на месте. Ситуацию спас заяц-оборотень, вбежавший в трапезную. Следом за ним, плелась, похожая на старую гусыню, немолодая женщина в коричневом платье и кружевном переднике, белоснежном, будто сорочье брюшко. Настасья впервые увидела нянюшку чародея.
– Сколько раз я тебе твердила, ну не гневи ты пана, кастрюлевая твоя голова! – журила его на ходу Палашка. – А Скатерть, шо ты, не знаешь, какая она обидчивая и заносчивая!
– Я понял-понял, не переживайте, Пелагея Агафоновна! С нашей драгоценной скатёркой ничего не случилось, – отвечал со смехом Степан. – Я нечаянно щёлкнул ножницами.
– А вот за нечаянно – бьют отчаянно! – наставительно произнесла кухарка. – Ох, ну не спеши ты так, не та я уже молодица!
Чепчик Палаша не надела, и Настя смогла увидеть, как посреди карамельных волос, собранных в пучок, серебрилась благородная седина. Видно, дородной красивой особой была Пелагея в молодости, но сейчас на её лицо легла печать усталости и борьбы. Сейчас её черты искажала старость.
– Ты на Степана не ругайся, родной мой, – тихо изрекла Палашка, как только подошла к Властошу. Её лоб пересекла хмурая складка. – За этим оболтусом никто не уследил, прыткий. От голода совсем думать разучился! Мог бы просто зайти ко мне на кухню, чем трогать господские вещи…
Властош устало махнул рукой, и пока Пелагея его обнимала, Степан зря терять время не стал – опрометью умчался вон из трапезной. Пора было в лес на охрану границы.
– Давай сюда, сам зашью эту несчастную, – помещик взял иглу и нитки из кухаркиных рук, красных и мозолистых от жара печи. – У меня для тебя есть особое задание. Видишь эту девчонку?
Настасья, прибирающая осколки разбитой чашки, встретилась взглядом с Пелагеей.
– Научи её уму-разуму, милая, и поясни, как со мной надо себя вести, – мягко попросил Вишнецкий. – Она – моя невольница, а ведёт себя так, словно ей тут всё дозволено. Я не хочу срываться по пустякам. Я бы её давно уже прибил, но не в силах. Ох, не смотри на меня так, нянюшка, прошу! Это не милосердие, просто она мне ещё пригодится.
– Неужто, та самая Искусница, о которой судачит всё поместье? – горестно усмехнулась Палашка, оценивающе
