По воле чародея - Лилия Белая
– Аукцион, придурок! – раздражённо поправил Властош.
– Ёк-макаррёк, точно! – оборотень кашлянул. – Вот, я и говоррю, аукцион, так твой шельмец срразу спохватился, одну тваррь купил по дешёвке, договоррившись там с кем-то! Дешевле свиньи вышла! И после такого ты ещё хочешь его на рработе оставлять?
Властош, сидевший в кресле, устало опустил голову под руку.
– Тебя, Каркрас, тоже бы следовало выгнать взашей. Только, больно воспитывать ты хорош, боятся тебя. Вот, тебе на воспитание наша новенькая горничная. В чулан её, да под замок!
Недоумённо уставились все: Ярмаш, Каркрас, Аксенья. В чулан?
– Вы меня не… – начала было Аксенья.
Пан гневно воскликнул:
– Ещё раз повторится такое – познакомлю с вишнёвыми розгами, не стану церемониться. В холодную, Каркрас! Живо!
Оборотень замялся:
– Но, пан, это же…
– Это мой приказ, дурень ты пернатый! И загляни после сюда же, быстро!
Не смевший перечить ворон, таща за собой Аксенью, исчез за дверью. Ярмаш удивлённо посмотрел на пана.
– Ну як же так, Властош Ладович? – развёл он руками. – Девка вам всё испортила, все ваши труды зайцу под лапы… А вы её – в холодную! Да за такое её пороть надо, да так, шоб кожа от кнута слетала, як стружка!
– Мне нравится ход этой мысли, – Вишнецкий кивнул. – Да, только с кнутом нужно познакомить тебя.
Лоб слуги оросили струйки пота. Властош говорил спокойно, с едва заметной усмешкой, следя за реакцией.
– Не понял вас, пан, – пробормотал камердинер.
Чародей поднялся и заходил по кабинету:
– Ярмаш, ответь мне на один вопрос: ты меня за дурака держишь?
– В смысле?.. – тот, на всякий случай, отступил к двери.
– В прямом, – Властош остановился, посмотрел в глаза слуге. – Отчего девке насолить решил? У меня тут все равны. Почему разборки идут между вами, а страдать должен я и моя, бес тебя подери, звёздная карта? Или ты думаешь, что я настолько глуп, будто не понимаю, что ты масло разлил?
– Пане, я не разливал, и вам не за что меня наказывать, – неуверенно возразил Ярмаш. – Аксенья же виновата, не я!
– И она получила по заслугам за неуклюжесть. А вот, за подставу… Ну впрочем ладно, говоришь, не разливал, значит, не разливал, верю. – Властош подошёл к столу. – Но наказать тебя всё равно надобно. Для острастки.
– За что же? – удивлённо утончил камердинер.
Нехорошее предчувствие скрутило ему живот. Может быть, и впрямь зря он всё это затеял?
Взгляд изумрудных глаз прожигал его насквозь.
Властош Ладович, глядя на дворового, лёгким движением скинул со стола хрустальную статуэтку танцующей пары. С красивым звоном по полу разлетелись осколки. Ярмаш сглотнул ком в горле. С губ шляхтича не сходила сардоническая ухмылка, и от этого оскала по спине слуги прошёлся холодок.
– Да хоть за то, что разбил дорогую статуэтку, – произнёс пан с расстановкой. – Её мне подарили в далёкой стране Шанье, какая жалость…
Не помня себя, Ярмаш рухнул пану в ноги и оцарапал ладони об осколки хрусталя. Вишнецкий отшатнулся, с презрением взирая, как кровь крепостного пачкает паркет.
– Эта Аксенья, она… она, знаете, шо про вас говорила?!.. – вопил, почти рыдая камердинер. – Она сама здесь хозяйкой захотела стать, да бильше, кичилась всем, шо вы ей вольную подарите, отпустите с миром, поспорила с нами, дура такая. Вот, проучить её и задумал. Як же, каждая тварь место своё должна знать!
– Согласен. Каждая! – Властош оттолкнул слугу. – Отойди от меня и приберись, вон кровью пол измазал.
Ярмаш не унимал слёз, даже подметая осколки и вытирая паркет. Вишнецкий молчал. Вскоре в кабинет заглянул Каркрас.
– Холоп разбил дорогую статуэтку, – спокойно пояснил маг. – Пороть его, Каркрас! Да так, шоб кожа от кнута слетала, як стружка!
Властош повторил слова камердинера, издевательски рассмеявшись.
Оборотень оживился, потёр ладони. Наконец-то почувствует тяжесть нагайки! Наконец-то хоть на ком-то отыграется!
Вопли Ярмаша затихли, когда его под локти вывели вон. Чародей с яростью взмахнул рукой, и дверь захлопнулась с такой силой, что с потолка, казалось, осыплется штукатурка. Утихомиривая остатки гнева, тёмный колдун направился к Искуснице. Пора уже разбудить замарашку!
Плевать, что её звёздная карта сгорела дотла! Надо смириться. Значит, не суждено ему сейчас разгадать сущность Настасьи. Пока не суждено. Значит, так распорядилась Судьба.
* * *
Ей снилась мать. Снились родные Зеверцы. Снилось далёкое детство.
Вот, мельничиха и дочь её бегут по лужайке, собирают цветы да напевают весёлые песни. Отец скоро должен вернуться с ярмарки из ближайшей слободы. Настя – ещё ребёнок. Светланья заливисто смеётся, сплетает венок из одуванчиков и укладывает его на голову дочери.
– Моя маленькая княжна, – мама ласково целует девочку в макушку. – Я так хочу, чтобы ты была счастливой. Вот тебе от меня подарок, – она достаёт из кармашка медового сарафана солнечный кулон. – Даровал его мне Леший, под корнями огромного дуба кулончик лежал, золотом блистая. Тебе хочу передать.
Светланья загадочно улыбается, застёгивая изящную цепочку на шее девочки.
– Мама, мы никогда не расстанемся? – спрашивает Настасья, чувствуя тревогу.
– Только Смерть разлучит нас, радость моя. – Светланья умолкает, отводит взор, смотрит куда-то вдаль на широкую полоску чёрного Навжьего леса, за коим стоят города, за которым царит хаос, право крепи, рабство, голод, нищета, сопровождающая жизнь простого люда… Там, за границей северного леса, на юге ещё звенят колокола храмов, но звон тот утратил давно былую радость и благоговение.
– А Смерть, – договаривает мама, глядя вдаль. – Она приходит вместе с захватчиками…
Мельничиха начинает таять. Лоскутками рассыпается её платье, фигура растворяется в тумане, и всё вокруг: поля золотых одуванчиков, солнышко в чистом небе, их деревянная зеверецкая мельница, виднеющаяся недалеко от поляны, деревенские избы и вольные радостные люди…
– Мама, не уходи! – вопит Настя уже голосом нынешним, голосом девушки. – Мама, я не смогу без тебя! Он держит меня в плену! Неужели, я не найду тебя?! Вернись! Мама, где же ты?!
Сон сменяется другим, светлые тона мрачнеют, и кажется, будто чёрная краска вылилась на золотистый холст, поглотила тёплые цвета…
– На том свете матушка твоя, – шепчет враг над ухом.
Настя видит себя издали. Девочка уже не в поле, а посреди глухого леса, стоит в окружении вооружённой до зубов знати. Буквально, среди волчьей стаи, среди людей, мало отличающихся от хищников. Отовсюду слышится их хохот и шипящий западно-славенский язык. В крепкой хватке мужчины она сотрясается от рыданий и не может оторвать полного ужаса взгляда от повешенного на дереве тела матери.
Так ясно, так чётко видится в кошмаре верёвка, некогда медовый, но теперь испачканный в грязи и крови матушкин сарафан. Убийца
