По воле чародея - Лилия Белая
Настя поморщилась, опять дворяне… Властош насторожился.
– Синьорина Грацианская, ныне уже овдовевшая синьора добра и мудра. Госпожа неплохо знает славенский. Она тогда помогла мне в одном деле и не взяла платы. Она поможет вам расколдовать отца. Я в этом уверен, она выступит против злых чар пана, говорят, у неё с ним свои счёты.
– Говорят, что кур доят, – зло процедил Властош, не ожидавший услышать с уст какого-то резчика имя своей отнюдь не чужеродной вражины.
«Господи, – думалось ему, – какая же сказочная каша варится в голове этого старика!.. Там нет мозгов, там одни опилки, под стать тем, что он вырезает! Знаем-знаем мы госпожу Стеллу, великую фею, а уж сестрёнка её была просто воплощением добра! – продолжал смеяться волшебник. – Куда уж мне до неё! Сжигать хаты и обращать в мышат отцов неразумных девчонок – самое большое зло, какое я могу сотворить!»
Будь его воля, он стал бы и дальше смотреть в блюдечко, но за дверью внезапно что-то зашуршало. Властош отреагировал мгновенно. Катящееся яблоко отложил в сторону, из-за чего картинки тотчас погасли. Так и не дослушав россказни Любора, пан рванул к двери, распахнул её и успел втолкнуть в светлицу Беляночку.
– Ага! Подслушивать, значит, интереснее, чем грызть орешки, верно?!
Беляночка, прижатая магом к стене, съёжилась и замотала хвостом, ушки-кисточки на макушке задёргались.
– Я просто… Я-я… Мимо шла… – забормотала она.
– Ну, коне-ечно, – с издёвкой протянул Властош, – мимо шла и случайно прилипла к двери! Много узнала?
Беляночка выровняла дыхание, понимая, что не должна показывать страха, всё равно уже почти пропала. Чувства подвели её, и с языка сама собой сорвалась правда:
– Я так и знала, что вы Мару обманываете! Знала! Ваш перстень светится так, что любой оборотень вроде меня поймёт: вы им пользовались во зло! Я с изумрудами хорошо знакома, поверьте, я их чую, нахожу, выгрызаю из обычных орехов. Ещё те камушки! Вы заколдовали отца той девочки, вы спалили им мельницу! Вы…
Девушка-оборотень договорить не успела, чародей, крепко зажал ей рот и прислушался. С первого этажа доносился глухой топот сапожек, скрип деревянной половицы, бренчание кружек и плеск воды в кадке. Видимо, Мара мыла посуду. Ещё не хватало, чтобы она в комнату заглянула!
– Слушай сюда, дорогуша, – прошипел Вишнецкий, ухватив беличье ухо.
Беляночка взвизгнула от боли. Коготки отчаянно царапали руки колдуна, но он держал её цепко, словно в тисках.
– Ты только пикни, я узнаю. С Марой меня никто не рассорит. Это мои дела. Не стоит лесному грызуну в них вмешиваться! Хоть одно неверное слово супротив меня скажешь – пожалеешь. Она даже не вспомнит о тебе, не то что могилку не найдёт. На первый раз прощаю. Сохрани свою шкурку, она у тебя очень пушистая. Второй раз предупреждать не стану. Конечно, коль желаешь рискнуть – рискни. Но тогда… Хм, как это по-вашему? Ах да, так вот, тогда, я тебе обещаю, на орехи тебе достанется по полной! Поняла меня, бельчонок?
Беляночка сглотнула ком в горле. Страх обрушился на неё удушающей волной. Она затрепетала в хватке мага и по-беличьи пискнула.
– Ну вот и молодец, – Властош аккуратно убрал ладонь с её губ, отпустил несчастное рыжее ухо.
Беляночка посмотрела на мага с укором и в то же время огорчённо.
– Вам ваша ложь ещё откликнется… Сами взвоете.
Вишнецкий хмыкнул, подошёл к столу, взял блюдо с яблоком и передал служанке:
– Без лишних слов Маре Васильевне отнеси. Благодарность ей передай. А сама разбуди меня рано утром. И не забивай головку чужими проблемами. На, погрызи лучше орешек, – пан насмешливо протянул взятый из вазочки на столе фундук, но Беляночка, взяв блюдо с яблоком, молчаливо отвернулась и выбежала из светлицы.
* * *
На рассвете он проснулся от жгучей боли, пронзившей руку. С кратким криком Властош вскочил и увидел на коже отметину, новые царапины и щёлкающего зубками зверька, сидящего прямо перед ним на пёстром разноцветном одеяле.
– Ах ты, зараза хвостатая!.. – Он попытался поймать белку, но та ловко юркнула под его руку, пробежалась по спине, разворошила седые волосы, сорвав с уст новые ругательства, и наконец, довольная, спрыгнула на пол.
Едва коснулась поверхности, перекувырнулась и обернулась девушкой.
– Вы же сами просили разбудить! Я будила, но вы спали мёртвым сном. Пришлось действовать иначе. Где же ваше «спасибо»?
– ПРИБЬЮ!.. – Маг запустил в неё подушку, но Беляночка успела скрыться за дверью.
… Мара встала раньше всех. Вышла на крыльцо, вдохнула студёный утренний воздух. Поняв, что холод продержится самое малое до полудня, отыскала в своём сундуке подбитый мехом плащ для Властоша и его соболью шапку, которую он когда-то давно у неё забыл. Как забыл, так и не возвращался. Эта рогатывка – шапка с длинным пером на восточный манер вечно напоминала Маре Васильевне о несбывшихся мечтах и похороненных надеждах. Мара задумчиво повертела её в руках. Между «рогов» собольей шапки с белым пером кречета радужно переливался многоцветный дорогой камень.
В последний момент Мара вспомнила о недуге пана – головной боли. Придвинув лесенку к высокому резному шкафчику, она залезла к самому верху и принялась перебирать склянки, что зазвенели на разные голоса, точно колокольчики. Лекарства вскоре она нашла. В мешочке Властош получил в дар сбор сушёных трав – чабреца и пустырника, да вдобавок мятного масла в мелкой склянке.
– С чего доброта такая? Вчера ещё метлой огрела, а сегодня…
– Власт, твоя смерть никому сейчас не выгодна. Помрёшь, так кто взамен тебя во главе Шляхты встанет?
– Как насчёт дедушки моего? – Властош горестно рассмеялся, прекрасно понимая, чем грозит подобный поворот событий. Мара помолчала немного, подавила язвительный ответ и пояснила за лекарства:
– Пей незадолго до обеда. А масло в виски втирай, когда совсем невмоготу станет. – Они шагнули в сени. – И плащ накинь, холодное нынче утро, может оттого, что Жнивень умирать быстрее положенного начал.
– Не думал, что ты их сохранишь, – хмыкнул Вишнецкий, принимая плащ и шапку, но благодаря травницу довольно сухо, ровно. – Если лето торопится скорее уйти, значит, грядущая зима не пощадит нас, – отвечал он, спускаясь вместе с ведьмой с кружевного крыльца.
Беляночка осталась в тереме, провожая славенского пана мрачным взглядом. На последней скрипучей ступени крыльца Вишнецкий вдруг остановился и обратился к
