По воле чародея - Лилия Белая
… В витражных окнах спрятались последние солнечные зайчики. Беляночка встала из-за стола, зажгла лучины в светцах. Мара и Властош молча смотрели друг на друга, и белке казалось: стоит одному из них заговорить, произойдёт смертоубийство. Властош рискнул, попросил нож.
– Тебе зачем? – не поняла Мара.
– Зарезаться хочу, позволишь?! – повысил тон Властош.
– Да пожалуйста! – перекричала его Мара, резко отвернулась и велела оборотню исполнить желание пана.
Обитатели терема стали свидетелями странной картины: ничего не говоря, Вишнецкий забрал волосы в хвост, засучил рукава и, приняв нож, взялся за чистку картошки. Из-под лезвия посыпалась стружка, полетели в миску пласты сырых овощей, мешались в кружках восточные пряные специи для добавки. Ворчливо причитая, как старый домовой, Властош пошёл в погреб за мясом. Под ошеломлённые девичьи взгляды остервенело начал резать солонину. Но вскоре все его бурчания сменились на мелодичную народную песню.
Мара, следившая за Властошем, не заметила, как улыбка тронула её губы. Голос его мягко лился по горнице, очаровывал, не давал продохнуть. Облокотившись о дверной косяк, ведьма не сводила с чародея тёплого взора. Высокородный пан, увлёкшись готовкой, преспокойно напевал крестьянские белореченские мотивы:
Добры вечар, дзяучинонька!
Про што ты поёшь?
Про любовь ци Славению,
Дзе ж, галубка, живёшь?
Што ты плачешь, прыгожая?
Хто вянок падабрау?
Ци жаних не сподобился,
Ци квяточек завяу?..[3]
Беляночка в ужасе таращила на него большие тёмные глаза. Впервые видела она диво – помещика, который мало того, что сам готовил, так ещё и сдабривал это благое дело крестьянской песней! Когда же Вишнецкий взял ухват и понёс ставить горшок в печь, белка-оборотень совсем оторопела.
Мара Васильевна, завидев её лицо, звонко рассмеялась:
– Не переживай, милая. Просто барин чудит! Надо же как-то отвлекаться. Я слышала, многие дворяне не только поют мужицкие песни, но, бывает, на них находит желание самим что-то поделать: поле пожать, корову подоить, окна помыть. Вот и в нашем случае, совесть взяла своё!
Властош всё отлично слышал. Прицокнув языком, откликнулся из горницы с присущим ему раздражением:
– Сам нормально не приготовишь, никто не возьмётся! Простите, Мара Васильевна, но травиться я не намерен, впереди ждут важные дела.
Мара снесла обидные слова и колко ответила:
– Ах, если бы увидел твой дед, чем ты занимаешься, холопские песни распеваешь, готовишь сам, то без сомнения бы застрелился! Тогда бы Славения вздохнула полной грудью!
– Это вряд ли! – вновь раздалось из кухни. – Он не сдохнет из-за такой мелочи, слишком живучий.
Мара горестно усмехнулась, спровадила Беляночку стелить господину Вишнецкому постель, а сама зашла в горницу, встала подле Властоша, занятого делом. С яростью он кромсал репчатый лук, силясь не заплакать.
– Ну давай, говори, зачем блюдо с яблоком понадобилось?
Властош шумно выдохнул. Ладно уж! Маре можно доверять. Она не предаст. Маг воткнул нож в доску, перехватил руку ведьмы, резко притянул к себе. Оглянувшись по сторонам, боясь, что кто-то услышит, будь то служанка или домовой, торопливо зашептал травнице в ухо:
– Я её нашёл. Понимаешь меня? Нашёл! Вспомни мои неудачи, одиннадцать чёртовых лет назад – два промаха прямо у меня под носом!
Маре хватило мига, чтобы осознать услышанное. Серебристые глаза раскрылись от ужаса, перемешанного с неверием.
– Славья-Матерь, так ты нашёл Иску…
– Тише, – осёк Властош. – Её самую. Ещё одна. Крестьянская девка. Да к тому же северянка, нрав у них дурной, помешанные на свободе. Мы с ней, мягко говоря, не поладили, и она от меня сбежала…
– Маленькая девочка умудрилась обхитрить старого злобного лиса… Браво!
– Ох, неужто думаешь, что я с этой маленькой девочкой, – он скривился на своих словах, добавил в бурлящий горшочек лука и приправ, – был груб? Я отнёсся к ней по-доброму! Уговаривал по-хорошему!
Ведьма округлила глаза, закивала:
– Конечно, Власт, конечно, твои уговоры всегда звучат убедительно. Особенно, когда держишь у горла нож.
– Мара! – воскликнул Властош, всплеснув руками. Взглянул на неё с фальшивой обидой, но Мара смотрела на него с прищуром, так иронично, точно знала обо всём случившемся. Она выразительно молчала, глядя, как с каждым мигом Властош пытается что-то сказать в защиту, но сдаётся под сияющим весёлым взором.
В конце концов, он не выдержал. Сказал, пожав плечами:
– Как бы там ни было, у девчонки нет выбора. Ты знаешь, перед кем я клялся. Можешь обличать меня во всех грехах, но ничего уже не исправить. Я могу рассказать тебе, что произошло, если ты готова…
– Твои сказки я слушать всегда готова, – горько хмыкнула Мара и, скрестив на груди руки, села на лавку. Вишнецкий принялся плести свою историю так изящно, как умелая мастерица плетёт из простой нити тончайшее кружево. Настоящую историю несчастной Настасьи пан вывернул наизнанку. В своём рассказе он не превращал мельника в мышонка, а кузнеца – в василёк.
Котелок недовольно бурлил в печи, плевался кипятком, и по горнице разливался дурманящий аромат супа. Властош продолжал рассказывать страшную небылицу, где он проявил себя героем, а жертвами злой судьбы выступали остальные. И Мара даже… поверила. Да, она верила и пробовала сложить всё услышанное, словно мозаику. Властошу надо помочь отыскать Анастасию, ибо он просил, буквально умолял упрямицу стать его ученицей, ведь она, сиротка, никогда даже родителей не знала! Не дал ей Бог ни отца, ни матери. Мара вздрогнула, узнав, что Вишнецкий едва не погиб при пожаре на мельнице, которую Настя сама случайно спалила. Так вот откуда у него копоть на лице! Это всё объясняло.
Позвали Беляночку, и та немедля принесла пану тазик с водой да полотенце. Мара, наконец, заметила царапину на его скуле. Чародей мысленно выругался за собственный промах. И
