Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

Он был горной породы – отчасти линстерская колли, отчасти ленкский терьер, но, возможно, с примесью волка. Его нос загибался вверх, словно завиток масла, шерсть сбивалась серо-чёрными гребнями и рубцами. От охоты его было не удержать, но редко она выходила удачной. По ночам, когда фургоны ставили квадратом вокруг костра, животные держались снаружи, но поблизости, а люди начинали петь, Ворчун прятался под средствами передвижения.

Однажды Овси услышала, как мальчик назвал псу своё имя.

– Я Лирр, – сказал он. – Можешь быть моей собакой. Ну, вроде того.

Она невольно улыбнулась. Толстому ребёнку трудно заводить друзей, а у ребёнка одинокого должна быть собака.

Келлское озеро осталось позади, скрылось из виду. Многие чувствовали себя спокойнее вдали от него. С каждым часом пути Великие Келлские горы вырастали всё выше и темнее; теперь они напоминали коричневую кожуру масляной дыни. Дорога продолжала виться по долине, справа тянулась река Винкус, за ней вздымались горы. Овси знала несколько мест, где можно перебраться через реку, но обнаружить их было непросто. Пока искали брод, Ворчун наконец поймал на охоте добычу – ядовитого долинного пескуна. Пёс ободрался до крови, отравился и жалобно скулил, так что его пришлось лечить. Лирр вёз его на руках, и Эльфи почувствовала лёгкий приступ ревности. Она даже чуть было не рассмеялась над собой – откуда только взялось в ней такое старомодное выспренное чувство, как ревность?

Повара злило, что Ворчун предпочёл ему другую компанию, – он так тряс половником над головой, словно призывал на голову неверного пса гнев небесных покровителей-кулинаров. В глазах Эльфи он был мясником, а не поваром, раз не испытывал никаких угрызений совести, стреляя в кроликов и пуская их на жаркое.

– Откуда тебе знать, что это не говорящие Кролики? – возмущалась она и не ела ни кусочка.

– Тихо ты, или взамен я зажарю этого мальчишку! – отвечал он.

Эльфи попыталась поговорить с Овси о том, чтобы избавиться от повара, но та не пожелала слушать.

– Мы приближаемся к Кумбрийскому перевалу, – отмахнулась она, – у меня и без того проблем хватает.

Они поневоле замечали тревожный эротизм окружающего ландшафта. С востока Кумбрийский перевал походил на женщину, лежащую на спине с раздвинутыми ногами, словно приглашая их войти.

На склонах сосновые ветви заслоняли солнце, дикорастущие груши сплетались сучьями, будто сцепившись в схватке. Под этим ковром возникали особые условия, густая влажность – кора деревьев размокала, воздух тяжело оседал на коже путников, как полусырое полотенце. Из леса холмов больше не было видно. В воздухе висел острый запах папоротников: листьев и молодых побегов. А на берегу небольшого озера стояло мёртвое сухое дерево. Внутри ствола обитал рой пчёл, которые занимались своим обычным делом – наполняли соты гулом и мёдом.

– Я хочу взять их с собой, – сказала Эльфи. – Я поговорю с ними, посмотрю, согласятся ли.

Пчёл держали в саду при Крейг-холле, а затем в монастыре святой Глинды на Сланцевых Отмелях. Эльфи всегда зачарованно наблюдала за ними. Но Лирр их страшно боялся, а повар пригрозил сбежать, оставив караван в трауре по безупречному бешамелю, который теперь никто не сможет приготовить в диких условиях. Разгорелся спор. Старик из каравана, который отправился на запад умирать, потому что увидел вещий сон, заметил, что немного мёда улучшило бы безвкусный чай из воробьиного листа. Девушка из Гликкуса, вышедшая замуж по переписке, согласилась. И Овси, способная внезапно расчувствоваться в самых неожиданных ситуациях, проголосовала за мёд. Поэтому Эльфи забралась на дерево и поговорила с пчёлами, и они прилетели к ней всем роем. Однако после этого путники в других фургонах начали шарахаться от любой пылинки, которая касалась их кожи.

При помощи барабанного боя и тумана они послали сигнал, чтобы привлечь внимание рафики – провожатого из дружественного племени. Караванам не разрешалось передвигаться по землям разных племён Винкуса без проводника, который вёл переговоры о разрешениях и пошлинах.

Однажды вечером, со скуки, на фоне подступающего мрака и уныния, путешественники принялись обсуждать легенду о Кумбрийской ведьме. Кто появилась первой – она или королева фей Лурлина?

Иго, больной старик, процитировал «Озиаду» и напомнил остальным миф о творении: Дракон Времени создал солнце и луну, а Лурлина прокляла их и сказала, что их дети не будут знать своих родителей. А затем явилась Кумбрийская ведьма, принесла с собой потоп и битвы, и зло выплеснулось в мир.

Овси Полторы Руки не согласилась. Она сказала:

– Эх вы, старые дураки! «Озиада» – это всего лишь приукрашенная романтическая поэма, написанная по мотивам более древних и жестоких преданий. Истина живёт в народной памяти, а не в изложении всякого вычурного рифмоплёта. А в народной памяти зло всегда предшествует добру.

– Неужто правда так? – заинтересовался Иго.

– Есть же целая уйма детских сказок, которые начинаются так: «Жила-была в чаще леса старая ведьма» или «Как-то раз дьявол бродил по свету и встретил человеческое дитя», – развила мысль Овси, показывая, что у неё хватает не только житейской смекалки, но и образования. – Для бедняков, живущих в вечной нужде, не нужно никаких историй, которые растолковывают, откуда берётся зло. Оно просто появляется. Оно всегда есть. Никто не рассказывает, как ведьма стала злой, верно ли она сделала, что стала такой, – и могла ли вообще поступить иначе? Старался ли дьявол снова стать добрым, и если да, то дьявол ли он вообще? Это, по крайней мере, вопрос определения.

– Это уж точно, – согласился Иго. – Преданий о Кумбрийской ведьме предостаточно. Любая другая ведьма – лишь тень, дочь, сестра, выродившийся потомок. Кумбрийская ведьма – прародительница, раньше которой, кажется, уже ничего нет.

Эльфи припомнила то загадочное изображение Кумбрийской ведьмы – если это была она – на свитке, который Бок нашёл в библиотеке Трёх Королев много лет назад. Женщина в блестящих башмачках, стоящая над целым континентом, которая кормила – или душила? – полуутопленного неведомого зверька.

– Я не верю в Кумбрийскую ведьму, даже на Кумбрийском перевале, – хвастливо заявил повар.

– Ты и в говорящих Кроликов не веришь, – огрызнулась Эльфи, неожиданно разозлившись. – Вопрос в том, верит ли Кумбрийская ведьма в тебя?

– Держи себя в руках, – протянула Овси и превратила эти слова в песенку для хорового исполнения.

Эльфи сердито ушла. Всё это слишком напоминало её детство, бесконечные разговоры с отцом и Нессарозой о том, с чего начинается зло. Будто можно было знать наверняка! Отец выстраивал доказательства зла, чтобы склонить паству к раскаянию. Ещё в Шизе Эльфи начала думать, что мужчины пользуются доказательствами подобно тому, как женщины пользуются парфюмом, – чтобы самоутвердиться и таким образом стать привлекательнее. Но ведь зло, несомненно, не поддаётся доказательству – так же, как Кумбрийская ведьма находится за пределами постижимой истории?

2

Прибыл рафики – худой, лысеющий мужчина с боевыми шрамами. Он предупредил, что в этом году могут