Злая. Сказка о ведьме Запада - Грегори Магуайр

и браслеты из слоновой кости. Но главным лицом среди них явно была огромная старуха, подобная каменной глыбе. Её несли в каком-то паланкине, вся рама которого была увешана бубнами, звенящими амулетами и полупрозрачными газовыми вуалями. Она позволила рафики и племенным воинам обменяться любезностями или оскорблениями, а затем, спустя некоторое время, громко хмыкнула и велела раздвинуть занавеси, чтобы увидеть всё самой. Нижняя губа у неё отвисала так сильно, что загибалась назад, напоминая перевёрнутый носик кувшина. Глаза были обведены сурьмой. На плечах сидели два ворона крайне нездорового вида. Их лапы были окольцованы золотом, и золотые цепочки тянулись к петлям на её богато украшенном воротнике, на который стекал сок от фруктов – старуха жевала их в ожидании. Плечи её были запятнаны вороньим помётом.

– Княгиня Настойя, – наконец провозгласил рафики.

Из всех княгинь мира эта наверняка была самой неухоженной и дикой, но всё же обладала некоторым внутренним достоинством. Даже самый убеждённый демократ среди путешественников почтительно преклонил колено. Настойя разразилась хриплым смехом и затем приказала носильщикам унести её туда, где обстановка будет менее скучной.

Лагерь скроу был устроен концентрическими кругами, в центре которых располагался шатёр княгини. Со всех сторон к нему примыкали выцветшие полосатые балдахины, придавая ему более нарядный вид. В таком виде он казался воздушным дворцом из шёлка и муслина. Её советники и мужья-наложники, похоже, жили в ближайшем круге. (Эльфи невольно изумилась, насколько же тщедушными были эти мужчины, – но, возможно, их выбирали именно за робость и щуплость, чтобы на их фоне княгиня смотрелась ещё громаднее.) За пределами её поселения располагалось ещё четыреста шатров, что означало примерно тысячу человек. Тысяча людей – с розоватой кожей цвета вяленого лосося, влажными выпуклыми глазами (местные тем не менее опускали их, чтобы избежать встречного взгляда), благородными широкими носами, большими ягодицами и крутыми бёдрами – и у мужчин, и у женщин.

Почти все путники из каравана жались к своим фургонам, воображая себе, что их прирежут сразу же за ближайшим шатром. Однако Эльфи не могла усидеть на месте – её манила новизна. Стоило ей пройти мимо, как раздавались вздохи, взрослые с робостью уступали дорогу. Но не прошло и десяти минут, как за ней уже бежала шумная толпа из шестидесяти детей – по пятам, наперерез, роем, словно туча мошек.

Рафики советовал быть осторожнее, предлагал вернуться к каравану; но детство в болотах квадлингов сделало Эльфабу не только смелой, но и любопытной. Жить можно по-разному – не только так, как велят тебе старшие или высшие по статусу.

После ужина появилось посольство из нескольких важных старейшин племени Скроу. Они с напряжённым видом подошли к Травяному обозу и о чём-то долго беседовали с рафики. В конце концов он передал послание: нескольких человек приглашали – звали – принуждали явиться в святилище Скроу. Путь занимал час верхом на верблюдах. За своеобразный цвет кожи или, возможно, за наглость гулять в одиночку среди шатров племени туда позвали и Эльфабу. Ещё с ней отправлялись Овси, рафики, старик Иго – возможно, из-за его почтенного возраста – и один из ушлых дельцов по имени Щипач (впрочем, это могло быть и злорадной кличкой).

Верблюды, осёдланные роскошными попонами, шагали, покачиваясь, по истоптанной тропе, освещённой факелами из сернистого дерева. Это походило на одновременный подъём и спуск по лестнице. Эльфи сидела над травами, обозревая сверху этот мерцающий простор. Море было лишь мифологическим образом, но она почти что видела, откуда могла возникнуть такая легенда: мелкие травяные ястребы взмывали вверх из травы, как рыбы, выпрыгивающие из пены, хватали светлячков и падали обратно с шелестом, похожим на всплеск. Пролетали мимо летучие мыши, издавая тонкий свист, который заканчивался внезапным угасающим хлопком крыльев. Сама равнина, казалось, порождала меняющиеся ночные краски: окрашивалась то в цвет гелиотропа, то в бронзово-зелёный, то в серовато-коричневый с проблесками алого и серебристого. Взошла луна – опаловая богиня-мать, проливающая свет с острия изогнутого ятагана. Больше ничего не происходило, однако Эльфабе достаточно было собственной неожиданной способности испытывать этот странный восторг от одних только мягких переливов цвета и ощущения безопасности. Но нет – они ехали всё вперёд и дальше.

Наконец Эльфи заметила рощицу деревьев, на удивление тщательно высаженную и возделанную посреди этого беспощадного простора. Сначала шёл ряд искривлённых ветром елей, скрученных в причудливые фигуры: потрескавшаяся кора, шелестящая хвоя, языческий запах смолы. Дальше – заросли повыше. Затем – ещё более внушительные деревья. Круговой узор лагеря скроу повторялся вновь. Они двигались через него молча, как сквозь лабиринт, по извилистым коридорам шелестящей поросли. Они шли от внешних кругов к внутренним, освещённым масляными лампами, которые были прибиты к резным столбам.

Внутри, в центре, стояла княгиня Настойя, облачённая, по обычаям своего народа, в плетёное одеяние из кожи и трав. Её наряд эффектно дополнял кусок полосатого бело-фиолетового полотна, которое она, вероятно, выменяла у какого-то путешественника.

Она стояла отрешённая, тяжело дыша, опираясь на крепкие посохи. Вокруг неё камни менгиров, торчащие как редкие зубы, образовывали подобие каменной клети, из которой она едва ли могла бы выбраться, учитывая её размеры.

Гости присоединились к хозяевам – ели, пили, по очереди курили трубку с чашей, вырезанной в форме головы вороны. На вершинах менгиров расселись настоящие вороны: два, три, четыре десятка птиц? Голова у Эльфи закружилась. Над равниной, скрытой от глаз зелёным лабиринтом окружающих деревьев, взошла луна – но всё равно казалось, что всё вокруг менгиров пришло в движение и вращается, как детский волчок. Эльфи почти слышала его звук. Старейшины скроу хором затянули размеренный напев.

Когда он стих, княгиня Настойя подняла голову.

Огромные дряблые складки под её крошечным подбородком задрожали. Полотнище упало на землю. Она осталась полностью обнажённой – старой и сильной. То, что казалось усталостью, обернулось терпением, памятью, самообладанием. Княгиня тряхнула распущенными волосами, они скользнули ей за спину и исчезли. Её ноги тяжело переступали, словно подыскивая верную точку опоры – как колонны, как каменные столпы. Она подалась вперёд, опустила руки; спина её выгнулась куполом, на поднятой голове ярко сияли глаза и шевелился огромный нос – нет, хобот! Это была разумная Слониха.

Богиня Слонов, подумала Эльфи. Ужас и восторг волной захлестнули её разум, но княгиня Настойя произнесла:

– Нет.

Говорила она по-прежнему через рафики. Тот явно видел это зрелище прежде, но, будучи немного пьяным, запинался и долго подбирал слова.

Одного за другим Слониха расспрашивала путешественников об их намерениях, о том, что они ищут в землях винков.

– Деньги и торговлю, – выпалил ошарашенный и оттого честный Щипач. – Торговлю и деньги любой ценой, хотя бы и разбоя и грабежа.

– Место для смерти, где я смогу упокоиться с миром