Герцогиня на службе у Короны (СИ) - Ширай Вера

Я сделала короткую паузу, чтобы каждое слово прозвучало отчётливо.

— И вас не насторожила фраза: «Так делают все женщины в этом замке»?

В комнате мгновенно стало тихо. Даже огонь в камине будто притих.

Все взгляды, словно по команде, обратились на Ариану.

Глава 42

БАРОНЕССА ФОРШ

Прошлая жизнь. События до смерти и возвращения Оливии в прошлое.

Если бы кто-нибудь сказал мне несколько лет назад — обычной девушке, дочери младшего лорда, — что я стану жить в королевском замке, я бы рассмеялась. Но вот я здесь — жена скромного помощника члена совета Его Величества. И каждый мой день теперь начинается не со звона колокола на городской площади, а с приглушённого гула замковых коридоров и мелодичного перезвона колокольчиков утренней службы в маленьком храме у внутренней стены замка.

Жизнь здесь течёт размеренно, почти предсказуемо, но уж очень насыщенно мелкими обязанностями. Утром я просыпаюсь раньше мужа — навожу порядок в наших скромных покоях, готовлю всё необходимое к его уходу в совет. Потом сажусь у окна, где мягкий свет солнца заливает каменный подоконник, и долго наблюдаю, как во дворе начинается день. Иногда читаю любимые книги, будто вырывая себе несколько минут прежней жизни.

С мужем мы всё чаще не находим общего языка. Он сердится на меня и решил воспитывать тишиной — этим холодным, давящим молчанием, от которого в комнате становится неуютно и днём, и ночью. Поэтому завтракаем мы всё чаще в малой зале для младших работников дворца в окружении незнакомцев.

К полудню я присоединяюсь к замужним дамам двора. Для нас предусмотрена особая программа — мы вышиваем, читаем вслух друг другу, штопаем одежду мужей и детей. Те жены, которые располагают большим доверием супруга, переписывают хозяйственные документы или выполняют мелкие поручения, необходимые тем в работе.

Но каждый раз, когда мне приходится сопровождать мужа в большой зал, сердце начинает биться слишком быстро — будто хочет вырваться наружу. Я всё ещё чувствую себя здесь чужой.

Мне неловко находиться рядом со знатными дамами, которые скользят по мраморному полу легко и гордо, словно их шаги не касаются земли. Их платья из шелка тихо шелестят, а взгляды холодные внимательно оценивают.

Я стараюсь не выделяться, не говорить громко, не встречаться с ними глазами. Лучше не привлекать внимание этих людей.

Особенно тяжело, когда в зал входит сам король. Его присутствие словно вытягивает из воздуха всё тепло, смех и лёгкость бала, и даже пламя свечей будто горит ровнее.

Я каждый раз замечаю за собой то, что мои пальцы предательски дрожат, когда я кланяюсь ему и его приближённым. И в такие моменты мне кажется, что весь этот мир из золота, шелка и власти способен раздавить меня одним взглядом.

В этот вечер мы отмечали Пир в честь Карла Великого — день коронации легендарного короля, некогда объединившего раздробленные земли и низвергнувшего Дикую Тьму. Замок сиял в праздничном великолепии: кроваво-красные гобелены со знаком короны скрывали стены, тяжёлые дубовые балки потолка украшали венки из сушёных цветов и лаванды, на полу у столов ковры, сотканные из волокон сухих трав с вплетением мяты. Над столами знати мерцали полупрозрачные балдахины — нежная ткань колыхалась от малейшего движения воздуха.

В этот вечер никто не позволял себе уныния. В этот день просто не принято было отказывать себе в увеселениях.

Всё было создано для торжества — для смеха, музыки, для танцев до самого рассвета. Длинные дубовые столы, расставленные буквой «П» вокруг свободного пространства, будто сами подталкивали пары к центру — туда, где начищенный каменный пол уже ждал первых шагов танцующих.

Когда музыканты заиграли вступительные ноты, зал мгновенно притих. Под аплодисменты придворных король поднялся и, протянул руку принцессе, вывел её в центр. Первый танец начался, а вместе с ним и вечер.

Свет сотен свечей отражался в зеркалах, разбиваясь на тысячи бликов. Они скользили по лицам придворных, по позолоте кубков и по драгоценным камням, превращая всех присутствующих в живые картины.

Герцог Терранс, высокий, сдержанный и безупречно собранный, провел следующий танец с женой посла из делегации — зрелой женщиной с холодной, заученной, отточенной годами придворной жизни, улыбкой и статной осанкой, которой позавидовали бы и статуи в саду.

Они двигались в танце идеально выверенно, как живое воплощение учебника по придворному этикету. Всё в их движениях говорило о дипломатии, об умении держать лицо и подавать пример.

Я стояла у стены, рядом с нишей для отдыха, стараясь быть как можно менее заметной — просто тенью среди множества теней. Отсюда открывался хороший обзор на зал, но я смотрела не на танцующих, а искала глазами мужа.

Господин Форш стоял чуть поодаль, у колонны, и тихо переговаривался с двумя мужчинами из окружения лорда Хоммея. Они были напряжены, словно ждали осуждения или приговора, и говорили, приглушая голоса, будто стены замка могли их подслушать.

Все гости торжества ещё не знали, в чём именно обвинили лорда Хоммея, но по дворцу уже давно расползлись слухи: «попал в немилость», «советник смещён», «король недоволен».

Само отсутствие семьи советника Хоммея стало самым громким поводом для шёпота этим вечером — о нём говорили у столов, в перерывах между танцами, а иногда и пары под музыку обсуждали эту новость.

Сторонники бывшего советника теперь держались обособленно — тихие, настороженные, будто каждый уже несёт в себе частичку обвинения. И среди них стоял мой муж — напряжённый, с потемневшим лицом, готовый защищаться, если в него бросят хоть слово.

Я решила держаться в стороне от их общества. Я просто стояла и дышала, позволяя музыке заглушать тревожные мысли. Я не хотела быть частью политической паники, не хотела снова слышать шёпот интриг и взаимных обвинений, которые всё равно ничего не решат.

Да и обиду мужа, его колкие упрёки с каждым днём становилось всё труднее выносить. Он всё чаще говорил со мной тем усталым тоном человека, для которого «всё не так»: платье не то, манеры не те, даже мой взгляд вызывает раздражение.

Казалось, после той ссоры, он так и ищет повод придраться, чтобы утвердиться хоть в чём-то.

Я стояла неподвижно, я смотрела, как пары кружатся под музыку, и думала: странно, как люди могут танцевать с такой лёгкостью, когда весь зал полон не музыки, а страха — страха сказать не то перед Его Величеством, взглянуть не туда, улыбнуться не тому.

И пока обвинение не прозвучало встречи господина Форша со сторонниками лорда Хоммея проходили каждый четверг — однообразные, затянутые и насквозь пропитанные недовольством герцогом, уж в этом я была уверена.

А я, наконец, получила возможность уделить внимание тому, что действительно имело для меня смысл.

Герцог Терранс сам предложил помочь мне разобраться с моим даром. Это случилось почти сразу после того странного испытания с кубками — и тогда его слова прозвучали как дежурная вежливость, не более.

Но вскоре он стал присылать мне выписки из старинных трактатов о контроле силы, а иногда приносил тёмные флаконы с таинственным содержимым, заставляя меня учиться различать, ощущать, направлять энергию.

Большую часть времени я занималась одна, но когда он находил возможность прийти лично, его присутствие меняло всё. В его взгляде не было скуки или снисходительности — лишь сосредоточенный интерес, настоящий, пугающий своей внимательностью.

Мы виделись несколько раз — чаще всего в его крыле или в тихой закрытой галерее, где свет падал узкими полосами, а воздух хранил прохладу камня и запах чернил. Я всё ещё не понимала, почему именно герцог взял на себя роль моего наставника. Но отрицать одно было невозможно — рядом с ним я впервые ощущала, что мой дар может быть полезным.

Герцог упоминал, что король осведомлён о моих занятиях и «оценил мои таланты по достоинству». Это звучало лестно, почти невероятно. Но я сомневалась, что монарх, занятый политикой и посетившей нас делегацией, способен уделять внимание какой-то провинциальной жене мелкого чиновника, пусть и с талантом.