Совок порочного периода - Алексей Небоходов
При мысли об Алёне внутри болезненно кольнуло, будто вспомнилось нечто важное и навсегда оставшееся в памяти. Теперь не было ничего важнее, чем найти её, убедиться, что с ней всё в порядке, и завершить ту незакончённую связь, которую оставил там, в странном прошлом.
– Иван, послушайте, – тихо произнёс я, чувствуя, как голос дрожит от едва сдерживаемого волнения, – а вам не доводилось слышать, чтобы человек после удара током переносился в другое время и проживал там совсем другую жизнь? Я понимаю, звучит глупо, но у меня такое чувство, что то переживание было реальнее, чем всё происходящее сейчас на этой улице.
Водитель задумчиво вздохнул, не сразу найдя ответ:
– Знаете, Леонид Андреевич, всякое бывает. Я вот в молодости служил в армии, однажды током от радиостанции так долбануло, что два дня приходил в себя. Мне тоже казалось, будто я путешествовал и видел невероятные вещи. Врачи потом объяснили, что мозг после такого удара способен создавать такие видения, словно кино. Может, и с вами нечто подобное случилось.
Эти слова лишь усилили моё внутреннее смятение, но вместе с тем укрепили в твёрдом решении.
– Возможно, вы правы, Иван, и всё это было только в моей голове, – задумчиво сказал я, тщательно подбирая слова, – но даже если это так, я должен найти одного человека. Она была там, в моём путешествии, и не знаю, существует ли здесь, но, если да – я просто обязан её разыскать. Никогда раньше не испытывал такого чувства, когда сердце требует немедленного действия.
Водитель, которого я, с его слов, всего четыре минуты назад собирался уволить, с сочувствием посмотрел на меня и спокойно кивнул:
– Леонид Андреевич, сейчас главное успокоиться. Когда придёте в себя, вместе поищем вашего человека. Нет ничего невозможного, если чего-то сильно хочешь.
Эти слова укрепили мою решимость. Теперь я точно знал, что случившееся было не просто сном или нелепой галлюцинацией. И я найду Алёну – девушку с печальными глазами и трогательной улыбкой, ставшую для меня важнее всего на свете.
Машина мягко двигалась по знакомым улицам, и взгляд мой растворялся в пейзажах родного города. Эти привычные виды казались удивительно новыми, словно видел их впервые, разглядывая каждую деталь: деревья, витрины, прохожих. Я возвращался домой после долгого путешествия, и всё вокруг встречало меня тихой, дружелюбной улыбкой.
В салоне царило уютное молчание. Удивительно было осознавать, что прежние надменность и высокомерие, наполнявшие каждое моё действие, вдруг исчезли без следа. Вместо них поселилось непривычное спокойствие, тихая грусть и чувство благодарности к окружающим.
Внезапно захотелось поговорить с водителем, узнать о его жизни, понять, кто рядом со мной столько лет. Ведь раньше даже не удосуживался спросить его о чём-то простом.
– Иван, – обратился я к нему, заметив в зеркале, как он слегка вздрогнул от неожиданности, – давно вы уже работаете водителем?
Парень, которого не так давно трясло от одного чувства моего присутствия в автомобиле, улыбнулся, приятно удивлённый:
– Не ожидал от вас такого вопроса! Работаю семь лет. Сначала на грузовиках, потом у руководства одного завода, последние восемь месяцев – у вас. С вами непросто, но привык уже. Но как-то поднадоело уже регулярно менять работу.
Его спокойный голос заставил задуматься, насколько мало я раньше замечал людей вокруг себя. Теперь каждая его фраза заставляла иначе смотреть на мир.
– Знаете, Иван, – осторожно произнёс я, подбирая нужные слова, – хочу попросить прощения за грубость, невнимательность и высокомерие. Только сейчас осознаю, сколько совершил ошибок. Я был слеп и не видел рядом настоящих, живых людей. Простите меня.
Иван растерянно помолчал, явно растроганный, потом мягко улыбнулся:
– Да что вы, Леонид Андреевич, забудьте. Люди не сразу понимают свои ошибки. Главное ведь – осознать их и исправиться. Рад, что вы начали иначе смотреть на вещи.
Мы проехали ещё несколько улиц, пробуждающих лёгкую ностальгию. Вспомнился тот странный мир, полный переживаний и ошибок. Стало ясно, что все испытания были неслучайны. Только так можно было пробиться через эгоизм и научиться чувствовать других людей.
Постепенно в голове складывался ясный смысл всего пережитого. Возможно, этот мистический опыт был дан, чтобы увидеть себя со стороны и что-то изменить. Это походило на второе рождение – шанс начать сначала, осознанно и без груза сожалений, поняв истинную ценность человеческих отношений.
– Знаете, Иван, – снова заговорил я, глядя на мелькавшие за окном дома и деревья, – кажется, сегодня со мной случилось что-то невероятное. Возможно, мне дали второй шанс, чтобы изменить жизнь. Пока не знаю, как правильно его использовать, но хочу это сделать. И благодарю вас за поддержку.
Машина свернула во двор и остановилась возле подъезда. Иван с уважением улыбнулся, как будто и не было тех выкриков и оскорблений, и посмотрел в зеркало:
– У вас всё получится, Леонид Андреевич. Главное – помнить то, что с вами сегодня произошло, и не забывать своих слов. Жизнь длинная, шанс изменить её есть всегда, но не все это понимают. А если вдруг что понадобится – обращайтесь.
Я тихо поблагодарил его, медленно открыл дверь машины и вышел на улицу. Свежий воздух пах осенью и вечерней прохладой. Закрыв дверь, ещё раз кивнул Ивану и направился к подъезду, чувствуя странную смесь грусти, покоя и удовлетворения от осознания того, что сегодня жизнь начала двигаться в другом направлении. Теперь оставалось только не упустить этот шанс.
Глава 18
Медленно шагнув в подъезд элитного дома, где жил последние годы, я сразу почувствовал неладное. Странная, липкая тревога опутала меня уже с улицы и теперь словно зашла следом в прохладную полутьму парадной. Привычная роскошь интерьера сегодня казалась раздражающе чужой.
Я остановился перед большим зеркалом на стене, вгляделся в отражение, будто видел его впервые. Усталое, обветренное лицо, иссечённое временем и тревогами, словно древняя карта с глубоко врезанными маршрутам ошибок. Морщины, каждая из которых напоминала о сказанном не вовремя слове, о чужой боли, оставленной без ответа. Седые волосы аккуратно зачёсаны назад – привычный жест, стремление сохранить видимость порядка среди внутреннего хаоса.
Вид был почти представительный: костюм сидел хорошо, осанка выправлена, взгляд собранный. В этом можно было бы угадать человека с достоинством. Но стоило задержать взгляд – и обнажалась
