Внедроман - Алексей Небоходов
Потом лежали рядом, переплетая пальцы и улыбаясь, пока дыхание постепенно возвращалось в норму. Михаил испытывал глубокое, светлое удовлетворение, понимая, что игра, в которую он вступил, уже стала его настоящей жизнью.
Лето восьмидесятого года в Москве было странно безжизненным, словно город превратили в выставку достижений социалистического порядка. Граждане с подозрительно счастливыми лицами чинно прогуливались по вычищенным улицам. Комитетчики целиком сосредоточились на охране олимпийских объектов от любых происшествий.
Именно в этот момент, когда даже валютчики начали цитировать Ленина и здороваться с участковыми за руку, в кооперативной квартире Михаила собрались друзья, чтобы обсудить новый замысел.
Михаил, развалившись на диване с блокнотом, хитро улыбнулся, осматривая присутствующих, и выдержал театральную паузу.
– Дорогие герои подпольного кинематографа! – Михаил сделал эффектную паузу. – Я долго думал над новым сюжетом и готов представить вам свой шедевр: «Комбайнёры любви».
В комнате повисла комичная тишина. Алексей выразительно поднял бровь и задумчиво взглянул на потолок:
– Миша, а сцены в кабине комбайна предлагаешь снимать в нашей квартире или в лифте? Настоящие комбайны в Москве днём с огнём не сыщешь – вывезли за город перед Олимпиадой, чтобы иностранцы не подумали, будто мы хлеб убираем посреди проспекта Мира.
Сергей тут же подхватил идею, размахивая карандашом:
– Лёша прав. Комбайн, конечно, символ советского труда. Но откуда возьмёшь технику и антураж? Или наша эротика теперь уйдёт в фантастику?
Михаил снисходительно улыбнулся и помахал блокнотом:
– Не спешите хоронить советский реализм. Вы забыли про наш успех в Дедрюхино? Председатель Павел Игнатьевич обещал нам и тракторы, и поле, и даже, – Михаил сделал выразительную паузу, – местных девушек-актрис.
Ольга первой рассмеялась и сложила руки на груди, изображая строгую цензоршу:
– Миша, председатель ещё не оправился от прошлого шока и даст нам всё, что угодно, лишь бы мы снова не устроили стихийное моральное разложение.
Катя звонко расхохоталась:
– Товарищи, после нашего фильма в деревне наверняка резко выросла рождаемость и производительность труда. Местные доярки и трактористы вдохновились и теперь мечтают попасть в следующую серию эротической саги!
Сергей притворно строго погрозил ей пальцем:
– Катя, так скоро наше кино признают передовым методом советской агитации. Как только председатель будет объяснять парткому такой бурный рост производительности после нашего приезда?
Алексей серьёзно пожал плечами и ответил:
– Очень просто, Сергей. Председатель скажет, что колхозники прониклись идеями социалистического реализма, доходчиво изложенными московской киногруппой. Кино – важнейшее из искусств для нас, как известно.
Компания снова засмеялась, представив абсурдность объяснений на партийном собрании.
– Хорошо, – перебил Михаил, – с местом и техникой определились. Но давайте поговорим о ролях.
Алексей оживился, улыбаясь с иронией:
– С ролями ясно: я – передовик, механизатор широкого профиля и главный герой-любовник. Серёга будет отвечать за техническую часть и двигательную силу сюжета.
Сергей притворно вздохнул:
– Опять весь фильм под комбайном валяться и отпускать двусмысленные реплики про смазку? Спасибо за перспективу, Лёша.
– Катя, Оля, – продолжил Михаил, посмеиваясь, – вам роли передовых доярок и трактористок, способных вдохновить механизаторов на подвиги не только трудовые.
Ольга картинно закатила глаза:
– Можно подумать, мы когда-то вдохновляли на что-то другое. Вся наша биография – сплошная агитация за моральное разложение колхозников.
– Но есть нюанс, – Михаил внезапно стал серьёзным. – Для убедительности не хватит вас двоих. Нужны дополнительные актрисы. Не могут же комбайнёры любви обойтись столь скромным женским коллективом.
Катя задумалась и хитро улыбнулась:
– Может, снова обратиться к Павлу Игнатьевичу? Он сам обещал предоставить девушек.
Алексей оживился, когда речь зашла про председателя:
– Верно. Павел Игнатьевич, конечно, строгий и партийный, но перед московскими артистами устоять не сможет. Тем более после того, как мы прославили Дедрюхино как центр передового социалистического эротизма.
Михаил уверенно кивнул, закрывая блокнот:
– Отлично, завтра позвоню председателю и официально попрошу его помочь в подборе актёрского состава среди лучших колхозниц. Взамен обещаем культурный обмен и процветание колхоза.
Сергей усмехнулся и покачал головой:
– Аккуратнее надо быть с председателем, Миша. После прошлого визита он может заранее потребовать личную встречу с актрисами, чтобы убедиться в их профессионализме.
Компания дружно рассмеялась, представив строгий кастинг среди сельских красавиц.
– Ладно, друзья, – Михаил откинулся на диване, – на фоне олимпийской зачистки Москвы наш фильм станет единственным источником подлинной страсти и искренности. Может, нас даже заметит Олимпийский комитет?
Ольга подмигнула ему с притворной строгостью:
– Михаил, только не говори, что следующая серия будет про олимпийские виды спорта и любовь на стадионе!
Все снова засмеялись, понимая, что именно этим летом их подпольный кинематограф останется последним местом, где жизнь не подчиняется официальному сценарию.
Ранним июньским утром, пока Москва ещё сонно сверкала вычищенными тротуарами, притворяясь образцовой перед Олимпиадой, из города тихо выехал потрёпанный «Жигулёнок», везущий самую необычную съёмочную группу в истории советского кино. За рулём уверенно сидел Михаил, рядом дремал Алексей, сзади негромко перешёптывались Ольга и Катя, а Сергей подозрительно косился на багажник с оборудованием.
– Михаил, объясни ещё раз, – нарушил тишину Алексей, потягиваясь и зевая, – почему снова Дедрюхино? В Москве же столько новой техники перед Олимпиадой навезли. Нам-то почему ничего не дали?
Михаил ухмыльнулся, не отрываясь от дороги:
– Это социализм, товарищ. Все московские комбайны теперь стратегический запас олимпийского сельского хозяйства. Если начнём там эротические съёмки, иностранцам останется только мавзолей показывать, чтобы не портить образ советского крестьянина.
Алексей театрально вздохнул:
– Значит, всё-таки наш старый друг Павел Игнатьевич – последняя надежда советского кинематографа?
– Абсолютно верно! – подтвердил Михаил. – Только он и может обеспечить нас техникой и колоритными сельскими кадрами для нового культурного подъёма прямо на колхозном поле.
Катя, переглянувшись с Ольгой, хихикнула:
– Представляю, как обрадуется председатель, когда узнает, что его колхоз снова станет центром передовой эротической культуры.
Ольга сразу подхватила:
– Скорее, он предложит нам сеновал вместо комбайна.
Сергей строго вмешался:
– Сеновал уже был. У нас в сценарии комбайн – будем требовать соблюдения договорённостей.
Через пару часов живописной дороги они въехали в Дедрюхино. На въезде уже ожидал председатель Павел Игнатьевич, поправлявший съехавший на затылок картуз.
– Столичные товарищи! – загремел председатель широкой улыбкой. – Дождались! Прошу в передовой колхоз «Трудовой подвиг», где сейчас начнутся широкомасштабные съёмки о советском труде и любви!
– Павел Игнатьевич, вы наша последняя надежда! – улыбнулся Михаил, крепко пожимая его руку. – В Москве и комбайны, и любовь стали запретными. Только у вас остался уголок настоящего советского счастья.
Председатель рассмеялся, поглаживая живот:
– Михаил Борисович, всё готово: поле, техника и даже местные актрисы, как и обещал. Сами убедитесь!
Группа последовала за ним к старому, ржавому комбайну, выглядевшему скорее памятником
