Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Сам я встряхнулся, успокоился, взглянул на напрягшихся сверх меры своих бойцов.

— Нормально все, собратья. Главарь найден, теперь поговорю с ним. — Улыбнулся по-волчьи. — А эти, пускай посидят пока.

Они переглянулись, удивленные, если не ошалевшие. Стало только сейчас до них доходить, что все то, что я сейчас показал, это был трюк. Уловка, чтобы расколоть кого-то из пленных, выбить важную информацию.

— Собратья, этого к костру, соблаговолите.

Я повернулся, двинулся к теплу.

Мимо меня, кланяясь, прошло к общему сбору пленных еще несколько бойцов. Тащивших побитых лиходеев. Этих привели снизу от реки. Наконец-то загнали. Долго они с ними провозились поднимая. В круге света появилось еще несколько. Они вели пленных откуда-то слева из леса.

Итого я насчитал человек пятнадцать. Из них трое ранены. Насколько сильно — сказать сложно. Может, до утра не доживут. Но в ночи заниматься хирургией условных врагов я смысла особого не видел. Перевязали, первую помощь оказали. Поутру глянем.

— Один помер. Тело пока не принесли. Господарь. — Служилый человек поклонился.

— Да, верно все. Вначале с живыми. Раненые из наших есть?

Мои бойцы качали головами.

— Славно. — Вздохнул. Сел у костра.

Напротив подьячий разместился, а сбоку посадили этого, названного главарем, свистящего человека. Сидел криво, смотрел косо, недовольно. Рожа такая округлая, сытая вполне, наглая, бандитская, сальная. Одет неплохо, в довольно хороший кафтан. Кушак парчовый, снять не успели. Перевязь с саблей и кинжалом только изъяли и сапоги.

Глаза хитрые, усами шевелит, желваки играют.

Голова выстрижена, чуб только один свисает.

— Не Соловей ли ты часом? — Решил я с шутки начать.

Ситуация не располагала, но я прикинул, что именно такой подход его из колеи может выбить. Думаю, после моей уловки ждал он, что пытать начну его, бить, орать, сложные вопросы задавать примусь.

А я к нему иной подход нашел.

Действительно, лицо его изменилось вмиг. Гримаса удивления сменила на миг недовольную, злобную рожу. Но та, быстро вернулась обратно. Опять расплылся в мерзкой улыбке.

— Откуда уссснал, воевода. Неужто исссвестный я такой? — Цыкнув зубом, просвистел атаман.

— Да нет, свистишь, как поешь. Вот и предположил.

— Адихматием назвали. А Сссоловьем кличутссс.

Чудно. Ну, и такое, видимо, в Смуту бывает.

— Ну что, Соловушка, поговорим за жизнь.

Он скривился, ощерился.

— За жизнь, воевода? Да ты меня на ремни пуссстишь. Ссслой ты дюже, лютыйс.

— Это я так… — Улыбнулся, прищурился. — Для вида злой. А для дела, как пойдет. Интересно мне, ты тут такой свистун сам по себе сидишь или посажен кем-то. А?

Он уставился на меня, пристально. И я понял, что не просто так здесь эта тварь сидит. И не одного и не двух, а десятки человек он порешил за жизнь свою. Разбойник, душегуб, лиходей. Человек с черной душой, прожженный, матерый.

Молчал, кривился.

— Вижу, не сам. — Хмыкнул я.

— Умен… Песссс царссский.

Я резко вскинулся и что есть силы, врезал ему в плечо ногой. Хотел в лицо, но в последний миг отвел чуть вправо. Не хватало еще убить этого гада. Допросить же надо. Он вскрикнул, свалился навзничь, зашипел. Завозился, плеваться начал.

Ну а сам я Навис над ним, за грудки взял.

— Ты, соловушка, за языком следи, а то смерть тебе счастьем покажется. — Тряхнул его, взглядом буравил. — Ты не смотри, что молод я. Не думай, что зелен. Я тебя и на кол посадить могу и между соснами растянуть. Только дай повод, падаль ты такая. Резать буду, все расскажешь.

Вновь толкнул так, чтобы он затылком о землю прилично так приложился.

— Скажешь все по-хорошему или по-плохому?

— Ссс… — Просипел он сквозь зубы. — Ссс. Бессс с тобой. Все скажу, если ссслово дашьс.

— Тебе? Слово. — Я поднялся, распрямился над ним застыл. — Тебе, мое слово? Разбойник?

— Ссслово господаря, законс. Ведь такс. — Ухмыльнулся он валясь у моих ног. — Дай ссслово и я все скажус. Только, отпусссти потомс.

Эка он удумал. Отпустить, значит.

Глава 22

Разбойник смотрел на меня снизу вверх, кривился, ухмылялся.

Ну и гнусная рожа, так и хочется вмазать. Я таких, что в девяностые из всех щелей повылезали терпеть не мог. Вот и сейчас праведный гнев накатывал волнами. Но для дела нужно было с этим индивидом поговорить. А потом уж… Потом решим его судьбу.

— А не думаешь, что ты запоешь, если я за тебя, как положено, возьмусь?

— Запоюс, милс человек. Конечно. — Он лыбился все сильнее. Харя мерзкая, кулака так и просила. — Толькос, сзнаешс, что под пытками где лож, а где правдас… А сказать мне есссть, чтос…

Вот гад, цену себе набивает.

— И какую же клятву ты хочешь получить, а? Соловушка?

— Вижус, сссерьезныйс ты человекс. А я жить хочус. Житься, по землес ходитьссс… Там-то, чертис меня ждутссс. Под ней.

Что верно, то верно. Такого душегуба за порогом смерти только ад ждет. Если он, конечно, есть. Ничего хорошего, сам понимает, не светит ему.

— Ладно, черт с тобой. Если расскажешь все как на духу, отпущу.

— Э, не, еще и всссе хриссстолюбивое воинссство твое, тожес.

— Пойдет. Если толком все расскажешь.

— Расскажус, раз такойс человек клятвус даетс, то как иначессс. — Протянул он.

— Ладно, клянусь, что все воинство мое христолюбивое не тронет тебя. Яков, сотник и все, кто здесь люди мои, вот крест. — Перекрестился. — Ни один христианин, что мне верен, что мне служит, не причинит тебе зла. Только отпущу поутру, чего в ночи-то тебе лазать. Согласен? Говори.

— Тогдас… Ужинс с стебяс. — Он отвратительно улыбнулся, повел языком по зубам. — Изголодалссся ясс.

— Хорошо, при людях своих обещаю, что сам и войско мое христолюбивое тебя не тронет. Поутру отпустим, накормить, накормим.

Увидел я недовольный взгляд Якова из-за костра. Не нравился ему этот тип примерно так же, как мне. Думал он, и я уверен, что хотел, запытать его до беспамятства, чтобы на все вопросы ответил. А потом казнить. Но была у меня мыслишка на этот счет. Конечно же, тварь такую отпускать на волю, чтобы людей грабить и убивать я не собирался. Но и раз клятву дал, нельзя нарушить ее.

Мое слово крепко. Каждый из бойцов то знать должен. Но лазейка-то есть.

— Говори.

— Хорошос…

Я поднял Соловья, посадил, чтобы он не из положения лежа вещал. Вернулся на то место, где сидел сам. Уставился на него, начал вопросы задавать и ответы слушать.

Раскручивать.

Своим мерзким свистящим голосом поведал мне разбойник много интересного.

Выходило, что, как и Маришку и Жука послали его сюда всяческое зло творить. Кто? Да московские какие-то бояре. Фамилий, титулов и родов точных он не знал, не назвал. Шайку его, что по острогам сидела да казни ждала, помогли собрать. Поместье какое-то было, под Москвой вроде. Там все это и формировалось.

Я описал ему Мстиславского.

Разбойник закивал, сказал, что этого видел. Но, кто он такой, не знает. Да и не надо ему оно это было. Отпустили на волю, грабить поручили, так он сразу же в свою стихию и попал. Эта, как волку поручить овец у пастуха резать.

Это же его жизнь, иной он не знает.

Отправили Соловья сюда, сколотить еще большую ватагу лихих людей. Дальше до Ельца добраться и докучать там служилым людям. На обозы налетать, грабить, убивать, жечь. Но вышло иначе. В том году осенью пару раз сунулись разбойнички за Полепки, но там им отпор дали.

Жестко действовали служилые люди, несмотря на Смуту.

— Мы жес, не дуракис, грабить там, где самих побитьс могутс. — Проговорил он с самодовольной улыбкой. — Мы-с сссюда пришлис.

На удивление говорил он открыто, довольно честно, как мне казалось, считывая его поведение. Ну и с каждой фразой чувствовалось, что расслабляется он, ощущает себя героем, властелином положения, так сказать. Раз пообещал воевода его не трогать, то жизнь налаживается. Это он победил, а не его.