Патриот. Смута. Том 5 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Понял, что не убьют и говорил, как на духу. Ни жалея не о чем.

Ох, как ошибался этот лиходей!

По факту ему было плевать и на Мстиславского, и на Царя, и на иных бояр, дворян и весь этот благородный люд. А еще на саму Смуту и на Русь вообще. Этого человека волновал только его барыш, день сегодняшний и, пожалуй, все. Его жизнь, его окружение и благополучие.

Вино, женщины и награбленное. Остальное — да пропади оно пропадом. Сегодня есть, завтра нет. Добыл — славно, гуляем. Нет — думаем, как добыть.

Лихой, бесшабашный, прожженный, готовый рискнуть всем ради большего.

Вот и получалось, по такой идее, к Ельцу они ходить перестали. Броды на реке Красивая Меча стали их доходным местом. Да, в Смуту торговля шла еле-еле. Но все же через реку как-то переправляться надо было. Люди ходили, возы возили, да и лодки проплывали.

Поначалу они даже паром не жгли, засады до и после него делали. Но потом смекнули, что лучше все в одно место собирать. Разгромили и разграбили поселок.

— Ефремово? — Спросил я, уточняя, о чем речь.

— Да чертс, его разберетс… Где паромс былс. То и разграбилис.

М-да, отношение этого человека к жизни раздражало меня прилично. Злило. Наплевать ему было вообще на все и вся.

Ждали в этом году путников побольше. Ведь тот боярин и его люди, что Соловья из петли вынули и помогли собрать костяк банды, говорил о гонцах и татарах. А татары — это беженцы. Куда они пойдут, к бродам, с имуществом, которое можно отобрать.

При этих словах меня аж передернуло. Отбирать у тех, кто лишился всего! Это низость ужаснейшая. Люди и так не от лучшей жизни бегут, а их под нож пускать. Грабить.

Злость бурлила в моей душе, все сильнее.

Гонцы… Я подавил накатывающую ярость. Задумался, а как я пробрался через эти броды? Тот прошлый я? Интересно. Как мой реципиент с Ванькой умудрился просочиться через всю эту землю от Тулы до Ельца? Чудом каким-то или грамотами.

Хотя…

Вряд ли разбойники умели читать и верили каким-то писанным в Москве письмам. Плевать они хотели на эти писульки.

По словам Соловья ждали они татар в этом году, вот уже вскорости. Когда мои силы увидели, даже поначалу решили, что так и есть и что это авангард татарского воинства. Думали уже с места сниматься.

Проход готовить, как боярин тот говорил? Нашли дураков.

Разбойник заливисто засмеялся, когда я задал прямой вопрос.

Да, говорил боярин тот о проходе и что? Для кого? Для степняков они проход подготовят? Ага… Да если татары сюда пришли бы, то всех их, по заверению Соловья, на ремни бы пустили.

И в полон взяли, в Крым, а там на рабские рынки.

Э не, не дураки они, чтобы так жизни лишаться.

У банды был простой план. Нажить, сколько можно, а как татары придут, убраться подобру поздорову. Все для этого было подготовлено пару недель назад.

На мой вопрос, а чего полезли-то? На нас.

Разбойник выругался, ответил, что-то в духе. Жадность! Засмеялся опять громогласно. Повторил.

«Жадность»!

Объяснил, что следили они полдня, думали. Ну и прикинули, пощипать войско нерадивое, которое стало так, что брюшко подставило. Решили, что удастся урвать что-то и уйти. Оружие же дорогое. Аркебузы, сабли, а то и кони. Все уже собрано было, все готово к отступлению.

Последнее дело. И здесь удача отвернулась.

— Сстарик… Сдал… — Процедил злобно Соловей.

— И вы его, святого человека. — Я прищурил взгляд.

— Да, бог там ссам расссберется, кто сссвятой. Ему же и лучше… Сстарику. — Хохотнул разбойник, глаз прищурил. — Он тут сухарь в неделю ел, а там в раю ангелы его манной небесной накормят.

Последнее он как-то скороговоркой выдал, даже не сипел и не присвистывал.

— И много добра у вас?

— Ссс… Многос… — Скривился Соловей.

— Ну так говори, где спрятано, что там и как.

Он ощерился, замотал головой.

— Обещал, все рассказать. А то не отпущу.

— А… Хитер, воевода…

После сложного допроса выдал все же разбойник место, где несколько лодок стоит с имуществом, готовые отправляться. Еще кое-что было припрятано, зарыто на черный день. Но поскольку банда хотела уже уходить с этих мест, становящихся совсем неспокойными из-за прохода татар — решили они добро свое, основное ценное, забрать с собой.

На мой вопрос о письмах и гонцах он улыбнулся.

Зубы показал, цыкнул, сплюнул.

Ответил что-то в духе, мы же читать не умеем. А бумага для растопки идет хорошо. То, что письма могли денег стоить, а еще и человеческих жизней, он и не думал. Ну письма и что? Раз продать их на рынке нельзя, съесть или на себя надеть — то цены никакой нет в них.

Бояре пишут что-то. А этим лиходеям плевать. У них уклад иной.

Искать людей, что-то кому-то предлагать. Так и на кол сесть недолго.

В общем, по факту примерно часового разговора ничего особо толкового узнать не получилось. Как итог — вроде бы Мстиславский его сюда направил. Но, связи никакой этот человек держать с ним изначально не собирался. Сидел тут, разбойничал. Указания из Москвы не исполнял и не считал важным и нужным это делать. Лагерь у него был дальше по дороге. Там еще было несколько человек. Пятеро, если не убежал никто. А также десятка полтора пленниц — женщин, используемых разбойниками для утех и выполнения всяческих хозяйственных нужд по лагерю.

Про татар Соловей тоже знал, только в общих чертах.

Никакого брода не готовил, но по его словам и не нужно было. Переправа весьма хорошая. Все ей пользовались. А они с этого кормились.

Просто лиходей, просто разбойник, идущий своей дорогой, но получивший поддержку из Москвы.

Все.

Я хлопнул по коленям, поднялся.

— Ну чтос… Воеводас… ужинс ждетс. — Проговорил он, кривя свой рот отвратительной улыбкой.

Костер продолжал гореть. Люди Якова оставили нескольких охранников над прочими пленными, а сами разошлись отдыхать. Лагерь тоже уже спал. В обычном походном режиме — выставив дозоры. Да, разбойников мы поймали, но расслабляться нельзя мало ли что.

Сам подьячий сидел, чуть клевал носом, похрипывал, покашливал, но слушал речь этого лиходея. Вскидывался за все это время пару раз, злобные взгляды бросал. На меня смотрел, но потом опять придремывал.

— Ужин, да.

Я повернулся к паре оставшихся дозорных.

— За этим следить особенно. Сейчас мы ему ужин принесем. — В голосе моем прослеживался сарказм. — Пошли Яков.

Подьячий встряхнулся, встал, смотрел на меня с удивлением. Мы двинулись вперед, к лагерю. Шли через лес к опушке. Тут было недалеко. В темноте, конечно, можно было свернуть не туда, но вроде бы сложно ошибиться. Через деревья почти сразу стали просвечиваться огни костров, у которых грелись, спали мои служилые люди.

— Господарь… — Подал голос мой верный сотник. — Не вели казнить, не серчай… Да только…

Он никак не осмеливался вопрос задать.

— Как я этого гада отпущу? Как слово ему свое дал?

Яков закашлялся, кивнул.

— Собрат мой. Слово мое, твердое. — Проговорил спокойно.

— Так тать он… — Сокрушенно проговорил Яков. Осекся.

— Знаю. Но слово сдержать надо. — Я улыбнулся ему. — Тут дело то какое. Не знал этот человек, что во всем христолюбивом моем воинстве есть один человек, который во Христа не верует, а Аллаху поклоны бьет. И за него я…

Яков замер, а я посмотрел на него с усмешкой.

— Сейчас мы Абдуллу разбудим, и он этому Соловью ужин-то и отнесет.

— Воевода. — Сотник рукой по лицу провел. — Я уж думал…

— Что отпущу его? Э не. Такую заразу каленым железом с Русской земли выжигать надо. Но ни я, ни один православный человек из моих, его и пальцем не тронет.

Дальше мы тихо добрались до того места, где отдыхали мои телохранители. Я растолкал Абдуллу. Пояснил ситуацию. Он уже кое-как понимал русский язык. Несколько недель обучения пошли на пользу. Татарин кивнул, спросил ломано.

— Как он встречать смерть?

— Быстро. Он все рассказал. Заслужил быстрый конец. И, покорми его. Я обещал, он заслужил.