Внедроман 1 - Алексей Небоходов
Знакомый режиссёр ожидал их в небольшой монтажной, увешанной плакатами советских фильмов и пропитанной сигаретным дымом. Мужчина лет сорока пяти, среднего роста, с хитроватыми глазами, одетый в неприметный, но явно дорогой костюм, улыбнулся, увидев гостей:
– Серёженька, какими судьбами в нашей обители высокого искусства? И друг твой загадочный какой-то, словно шпионить пришёл.
– Коля, перестань, – Сергей, пожимая руку режиссёру, выдержал театральную паузу и многозначительно взглянул на Михаила. – Познакомься, это Михаил, мой товарищ и, можно сказать, соратник по творческому фронту. Нам очень нужна твоя помощь, дело деликатное, почти художественно-диверсионное.
Режиссёр хитро прищурился и внимательно посмотрел на Михаила:
– Что ж вы там такое сняли, что уже диверсией пахнет? Очередная попытка переплюнуть самого Эйзенштейна?
Михаил негромко рассмеялся, расслабляясь под маской спокойствия, которую изо всех сил старался удерживать:
– Скорее, попытка найти новую эстетику в условиях, так сказать, бытового минимализма. Но помощь действительно нужна профессиональная: проявить материал и немного подправить монтажом.
– Минимализм, значит, бытовой… – режиссёр потёр подбородок, иронично усмехнувшись. – Весьма любопытно звучит. И насколько минималистична ваша эстетика?
– Скажем так, настолько, что её сложно разглядеть невооружённым глазом, – Сергей балансировал на грани иронии и деловой серьёзности. – Но поверь, Коль, тебе понравится.
Режиссёр снова улыбнулся, но теперь взгляд его стал серьёзнее:
– Ладно, допустим. Плёнку проявить я смогу, тут проблем нет. А монтажная… Вот с этим уже сложнее. Сам понимаешь, всё под учёт, контроль и прочую бюрократическую прелесть. И сколько вы готовы за это минималистичное счастье заплатить?
Михаил внутренне напрягся, чувствуя, как от этого вопроса зависит всё дальнейшее. Он взглянул на Сергея, который внешне оставался совершенно спокоен:
– Толик, деньги – это вопрос вторичный. Главное, чтобы результат соответствовал уровню твоей репутации. Назови цифру, а там мы уже разберёмся.
Режиссёр внимательно посмотрел на Михаила, будто оценивая его платёжеспособность одним только взглядом.
– Двести рублей, ребята. Это минимум, за который я готов рисковать своим честным именем и рабочим местом.
– Двести рублей? – Михаил едва удержался, чтобы не выдать растерянности. Сергей спокойно кивнул:
– Хорошо, Коль. Двести так двести. Но чтобы ни одна лишняя пара глаз не увидела плёнку, договорились?
Режиссёр пожал руку Сергею, подтверждая сделку:
– Не переживайте, у меня в монтажной только призраки великого прошлого живут. За двести рублей они временно уступят место вашему великому будущему.
На улице Михаил глубоко вдохнул прохладный воздух, сбрасывая внутреннее напряжение. Сергей положил руку ему на плечо и негромко засмеялся:
– Да ладно тебе, Миш. Теперь мы официально киношники. С такими затратами любая бытовуха становится высоким искусством!
Михаил улыбнулся, качнув головой:
– Главное, чтобы это искусство не стоило нам дороже, чем эти двести рублей. Остальное переживём.
Покинув территорию «Мосфильма», Михаил почувствовал тревогу, смешанную с непонятной уверенностью, словно совершил шаг к чему-то значимому. В голове метались мысли: где найти нужные деньги? Сергей шагал рядом, посвистывая что-то весёлое, явно не разделяя тревог друга.
У телефонной будки Михаил жестом остановил Сергея, достал мелочь, пересчитал и бросил две монеты в прорезь автомата. Он привычно набрал номер, прислушиваясь к длинным гудкам. После третьего в трубке раздался знакомый, чуть глуховатый голос Алексея:
– Слушаю, Михаил. Надеюсь, ты звонишь не из милиции?
– Нет, Леш, пока обошлось, – Михаил улыбнулся, почувствовав облегчение от одного только голоса партнёра. – Были на студии. С проявкой и монтажом всё решили, но возникла финансовая сторона вопроса.
В трубке повисла пауза. Михаил ждал, понимая, что Алексей уже примерно догадался о сути проблемы.
– Сколько? – наконец спокойно спросил Алексей, его тон был привычно рассудителен.
– Двести рублей, – твёрдо сказал Михаил, непроизвольно сильнее сжав трубку.
На другом конце раздался лёгкий вздох, затем Алексей тихо усмехнулся:
– Ладно, не горюй. Дам деньги, но вычту из нашей будущей прибыли, так что отрабатывай по полной. И постарайтесь не разориться раньше времени.
Михаил облегчённо рассмеялся, чувствуя, как спадает напряжение:
– Договорились, Алексей. Не подведём.
Повесив трубку, он повернулся к Сергею, который внимательно наблюдал за разговором и ухмылялся:
– Ну что, Мишаня, дали денег или придётся самим билеты в цирке продавать?
Михаил хмыкнул и хлопнул Сергея по плечу:
– Деньги будут. Только не радуйся раньше времени: это кредит от нашего будущего богатства. Работать придётся как проклятым.
Сергей усмехнулся, затягиваясь сигаретой:
– Кого это пугает? Если дело пойдёт, нам ещё и ордена дадут. Главное – не спалиться раньше времени.
Михаил рассмеялся и двинулся дальше, ощущая смесь азарта и тревоги, словно его собственная жизнь становилась всё больше похожей на фильм, который он сам и снимал.
В одну из ночей Михаил и Сергей снова оказались в монтажной на «Мосфильме». Помещение, пропитанное запахом ацетона и старой плёнки, напоминало театр абсурда, в котором древние советские аппараты выглядели обиженными на создателей за долгую эксплуатацию. Оператор, зевая и ворча, включал технику, которая отвечала ему недовольным скрипом.
– Ну что, Серега, попробуем сотворить чудо кинематографа? – Михаил сел перед аппаратом с видом человека, готового к подвигу.
– Боюсь, у нас скорее получится трагедия бытовой техники, – проворчал Сергей, запуская первый кадр.
На экране монтажного стола появилась Ольга в нелепой ночной сорочке и бигудях, произносящая фразу «У меня течёт и в душе, и на кухне» с выражением героини спектакля о революции.
– Какой драматизм, – хмыкнул Сергей, – Станиславский был бы в восторге.
Следующий кадр показал Михаила в сантехническом комбинезоне, заглядывающего под раковину с таким увлечением, будто там скрывалось решение вселенских загадок.
– Ну и взгляд у тебя, Миша, – Сергей захохотал, хлопнув по столу, – будто увидел портрет Брежнева в золотой оправе.
Михаил фыркнул и поправил кадр, пытаясь совместить изображение со звуком, но звук застрял, и реплика Ольги снова повторилась.
– Ну это уже не просто комедия, а театр абсурда! – улыбнулся Михаил.
Наконец плёнка пошла дальше. На экране Михаил осторожно снимал с Ольги ночную сорочку, а та нелепо запуталась в ткани. Сорочка повисла на её волосах, и женщина хихикнула, неловко освобождаясь от неожиданной западни. Михаил рассмеялся вместе с коллегой, указывая на монитор:
– Это гениально, Сергей! Вот оно – настоящее искусство: неловкость, превращённая в эротизм.
Следующая сцена заставила обоих замолчать. Камера крупным планом показала лицо Ольги в момент, когда Михаил вошёл в неё. Глаза женщины расширились от неподдельного удивления и
