Кубинец (СИ) - Вязовский Алексей

Я опустил голову. Казалось, земля подо мной слегка качнулась. Произнесённое вслух признание словно ударило по ушам.

— Понимаю, — наконец выдавил я. — Больше так не повторится.

— Я не требую клятв, — Пиньейро сделал глоток кофе и чуть прищурился на солнце. — Просто знай: за каждым шагом тянется след. Даже если никто не ищет — след всё равно остаётся.

Он говорил спокойно, без нажима, и от этого становилось только страшнее. Такого Мануэля видеть еще не приходилось.

— У нас у всех есть скелеты в шкафу, как говорят англичане, — продолжил Барба Роха. — Главное — не позволять им руководить нами.

Он протянул мне кружку:

— Пей. Кофе остынет.

Прибежал посыльный, и Барба Роха срочно пошел к Фиделю. Кто-то там приехал. Тут, как я заметил, постоянно приезжают и уезжают непонятные люди. Подозреваю, что место это не такое уж неизвестное — кому надо, тот знает. Но не трогают по каким-то причинам.

А я остался сидеть с кружкой кофе, и прихлебывал его, не ощущая вкуса. Ловко меня Мануэль завербовал, без шансов для меня отвертеться. Хотя неприятия его службы не ощущалось. Кому-то надо этим заниматься. В конце концов у него можно спросить совета насчет Аргентины.

Но откуда он узнал историю с Альваресом? От верблюда, конечно. Сначала я прихожу к Педро и говорю, что Люсия не может встать с постели. Вряд ли это обычное женское недомогание. Тот идёт сам, или отправляет к ней нарочного и выясняет, как так получилось, что накануне ответственного задания она подвела товарищей. Уж мулатка должна была знать о банке, в отличие от меня. Вот вам и избиение, и обстоятельства внезапной смерти аптекаря. И даже деталь с гренками могла всплыть в разговоре. Или Люсия просто сказала, а Пиньейро сложил два и два, а потом взял меня на понт. Ну и дом я покупал с Люсией, она даже знала, за сколько. И одёжку приметила новую.

Винить можно только себя. Глупо себя повёл, решил, что в трущобах я вне подозрений. Засветился как фраер, которому вдруг привалило. И ни разу не сказал Люсии, чтобы она молчала. Вот товарищи и узнали. Педро в ответ на вопрос, что я за человек, изложил факты. А выводы делать есть кому. Кстати, вот то приглашение Фиделя поговорить, которое не закончилось беседой из-за Ортеги, оно чего касалось? Уж не судьбы ли аптекаря?

Впрочем, поздно плакать по волосам, потеряв голову. Не сказать, что это крючок, на котором меня смогут держать. Просто буду знать, что они знают.

Я сделал ещё один глоток кофе и посмотрел вокруг. Лагерь жил обычной суетой: кто-то тащил связку дров на кухню, где-то спорили из-за очереди в караул, под деревом чистили оружие. Всё выглядело привычным, будничным.

Интересно, сколько человек в лагере знают про аптекаря? Пять? Десять? Кто присутствовал при разговоре Педро с Пиньейро? Кому потом рассказал? Не хочется, чтобы такое деликатное дело стало достоянием общественности. Хотя намеки Мануэля, что в разведке не все ангелы, и о скелетах в шкафу, которым нельзя позволять руководить собой, вроде как говорили: мои умения учтены и при случае меня попросят повторить. А ценные ресурсы перед всеми не светят. Получается, мне оставалось одно — не делать больше глупых ходов.

— Ола, Луис! — вырвал меня из размышлений голос. — Что там Рамос? Мы за своего парня переживаем, а нас проклятый Ортега не пускает. Будто кому хуже станет, если мы переговорим немного!

— Рамос? — переспросил я. — Да в порядке, скоро отпустят, наверное.

Никто меня больше с аптекарем не тревожил. Я провел тренировочку, насколько это возможно в таких условиях — бег, скакалка, бой с тенью. Даже поспарринговать не получится, если и найдутся желающие — без перчаток и кап в момент разобьешь себе кулаки, да и травмироваться можно серьезно. Потом выпросил у Сантьяго патронов и сходил на импровизированное стрельбище, откуда звук не разлетался по всей округе. Правильно сказал Мануэль — сначала надо сжечь здоровенную кучу боеприпасов, а потом, может быть, ты станешь хорошим стрелком. Или нет. Но нельзя сразу взять и палить от бедра с двух рук. Как не получится играть на скрипке или водить машину.

Потом пошел к Ортеге, и мы поболтали о том и сем — не получится ли, что выздоровевшие бойцы станут источником инфекции. Ведь мы не знаем, погибли ли микробы у них в кишечнике, или просто затаились. Потом я рассказал байку о старушке, которая требовала таблетки в красной упаковке, и не желала покупать в коричневой. А ветеринар вспомнил историю, как спьяну кастрировал не того быка, и ему пришлось убегать от хозяина. Одновременно с этим мы складывали салфетки из марли — чтобы не торчали нитки, которые могут застрять в ране. Расходится это добро с неимоверной скоростью, если массово идут раненые. На самом деле просто не хотелось думать, и у меня хорошо получалось. Всё согласно заветам мудрого еврея — нечего переживать о том, чего не можешь изменить.

— Нашёл, — раздался знакомый голос, и я поднял глаза. Барба Роха стоял, улыбаясь своей открытой мальчишеской улыбкой, от которой не знаешь, шутит он или говорит серьёзно. — Пойдём, прогуляемся.

— Пока, Карлос, увидимся, — попрощался я с Ортегой.

В следующий раз надо прятаться в другом месте — у ветеринара меня слишком часто ловят. Мы отошли чуть в сторону, туда, где шум лагеря уже не мешал. Он остановился, посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

— Нравится в медблоке?

— Привычно просто, — ответил я. — Куда послали, там и работаю.

— Говорят, в аптеке ты сам лекарства делал?

— Занимался самообразованием. Читал королевскую фармакопею, — осторожно ответил я, не зная, к чему ведет Пиньейро.

— Хочу, чтобы ты стал моим адъютантом, — сказал Барба Роха, не меняя тона.

Я моргнул. Как-то на такое я не рассчитывал. Вдруг захотелось объяснить ему, что я простой аптекарь, и далек от дел разведки. Но потом пришла мысль, что эта должность приблизит меня к цели. И я просто спросил:

— А что… для этого надо?

— Умение хранить тайны, — спокойно сказал Пиньейро. — Умеешь?

— Не знаю, — честно ответил я. — Мне их ещё никто не доверял. Но я вот думал… Если попадёшься и начнут пытать, всё равно не выдержишь. Ни один человек не выдержит. Так что главное — не подставлять себя заранее. Если не знаешь лишнего — и не расскажешь.

Барба Роха кивнул с одобрением.

— Правильно мыслишь. Умение держать язык за зубами — это даже важнее, чем стрелять. Стрелять я тебя уже учу.

Я поёжился и спросил:

— А что я буду делать как адъютант?

Он засмеялся, но не насмешливо, а тепло:

— Будешь моими руками и голосом. Передавать приказы, выполнять мелкие поручения, следить, чтобы нужные люди слышали не шум лагеря, а то, что я хочу им сказать. Ну, и помогать в тех делах, о которых другим знать не стоит. А главное — учиться. Тебе ведь это нравится?

Я кивнул. Жизнь в очередной раз повернула не туда, куда я рассчитывал. Но отказываться? Это было бы глупо.

Глава 22

Несмотря на предложение, Пиньейро не спешил меня ни привлекать к каким-то делам, ни обучать. Я-то думал, что мне как минимум будет выдано какое-то количество учебной литературы. Не полагается ведь Барба Роха на одну революционную сознательность? Или ему просто некогда? Занятие я себе нашел — по знакомой дорожке отправился к Ортеге. Здесь имитировать бурную деятельность можно бесконечно — крутить салфетки, снаряжать солдатские аптечки, мерить температуру с давлением. Или, сидя в углу, учиться игре в конкиан у Мигеля. Знание лишним не бывает. Никогда не знаешь, когда пригодится. Вечером пошел искать Сантьяго. Уж он точно знает все новости. А то по какой причине, начиная со вчерашнего дня, некоторые зашевелились больше обычного, непонятно. Казалось, весь лагерь готовился к чему-то важному, но что именно должно было произойти, мне, новичку, конечно, никто не объяснял.

Я нашел Сантьяго под навесом. Он сидел на корточках, сосредоточенно затачивая мачете на плоском камне. Металлический скрежет разносился по округе, смешиваясь с шумом лагеря. Его лицо было серьезным, что уже необычно для Яго, который обычно фонтанировал шутками и анекдотами. Увидев меня, он лишь коротко кивнул и продолжил работу.