Деньги не пахнут 5 - Константин Владимирович Ежов

Фактически, Платонов пока не предъявил неопровержимых доказательств. Закон всё ещё склонялся на сторону "Тераноса". Но интуиция шептала: выигранный процесс может обернуться катастрофой.

– Если дело не остановить, начнут расследовать ваши методы, ваши контракты…. Даже если победим в суде, вас растопчут проверками. Разве это будет победа?

Холмс молчала, сжимая пальцы на подлокотнике стула. Блэкуэлл говорил всё громче, почти шепотом, но с отчаянной настойчивостью:

– Это точка невозврата. Перейдём её – и начнётся буря на уровне страны. Лучше отступить сейчас, сохранить компанию.

Повисла тяжёлая тишина. Часы на стене тикали так громко, что каждый удар отдавался в груди.

– Осталось всего несколько свидетелей…, – произнесла Холмс, словно в надежде найти лазейку.

– Нет. Ещё один вызов – и Платонов повторит своё шоу: вопрос, NDA, молчание. И публика снова взорвётся.

В зале суда с каждой минутой их позиция крепла юридически, но рушилась нравственно. Народ уже выбрал сторону.

Блэкуэлл внутренне скрипнул зубами: "Чёртов ублюдок!" Он видел насквозь эту игру – молчание как оружие. Сначала считал её фарсом, но теперь это молчание оказалось громче любых обвинений.

Платонов не пытался выиграть суд. Он завоёвывал толпу. И толпа уже принадлежала ему.

Блэкуэлл откинулся в кресле, глаза устало сузились.

– Придётся договариваться. Сам займусь.

Холмс долго не отвечала, потом медленно кивнула. Для неё главное было одно – удержать инвесторов, не дать кораблю утонуть.

Когда заседание закончилось и здание суда опустело, воздух над улицей пах дождём и бензином. Блэкуэлл снял перчатки, посмотрел на свои ладони, потом набрал номер. Гудки звучали долго, глухо. Когда на том конце ответили, он сказал спокойно:

– Сергей Платонов? Это Блэкуэлл. Нам нужно встретиться. В моём офисе.

Голос был ровным, но внутри всё кипело, как перед грозой.

В тесном, пропахшем кофе и кожей кабинете Блэкуэлл разложил перед Сергеем Платоновым аккуратную кипу бумаг. Каждое движение его было отточенным, холодным – как у хирурга, готовящегося к сложной операции. Воздух стоял густой, неподвижный, с запахом перегретого пластика и едва уловимым ароматом дорогого парфюма.

– Предлагаю прекратить тяжбу с обеих сторон, – произнёс он ровно, будто читая приговор. – Объявим, что достигли мирного соглашения. Взамен мы отказываемся от всех исков и требований по компенсации убытков.

На губах Платонова расцвела спокойная, почти лениво-насмешливая улыбка. Следа той подавленности, что он показывал в зале суда, не осталось. Блэкуэлл ощутил, как в груди растёт раздражение, горячее и колкое, словно в рот набросали уголь. Но лицо его оставалось безупречно спокойным – ледяная маска профессионала.

– Это не самый плохой вариант, согласись? – продолжил он, чуть понижая голос. – Иначе дело мы всё равно выиграем, а тебе придётся выплатить четыре и девять миллиарда долларов.

Сергей медленно выдохнул и склонил голову набок, будто прислушиваясь к чему-то внутри.

– Ах, значит, вы пришли предложить милость? – в голосе его звучала лёгкая насмешка, а на губах играла улыбка, почти беззвучная, но отчётливо режущая слух.

Блэкуэлл сжал пальцы на столешнице. В воздухе пахло железом и потом. Он проглотил раздражение и сделал последний ход:

– Что тебе нужно?

Ответ прозвучал просто, почти шутливо:

– Иск.

Мгновение тишины.

– Продолжим.

В глазах Платонова мелькнул блеск – не ярость и не безумие, а азарт. Тот самый, что появляется у человека, который видит впереди не поражение, а интересную игру.

Блэкуэлл почувствовал, как по спине пробежал холод.

– Подумай хорошенько. Даже если "Теранос" рухнет, ты останешься с долгом в четыре миллиарда девятьсот миллионов. Потянешь?

– Ничего. Готов к такому риску.

– Серьёзно?

– Раз уж зашли так далеко – дойдём до конца.

Блэкуэлл поднял брови.

– Ты ведь понимаешь, что выиграть невозможно?

Платонов чуть наклонился вперёд, глядя прямо в глаза:

– Если это повторять слишком часто, люди начнут сомневаться. Может, решат, что пытаетесь заставить замолчать.

Слова зависли между ними, как лезвие. Блэкуэлл не сразу ответил – слишком очевидной была ловушка.

Продолжить процесс – значит, будто подтверждать обвинения. Прекратить – значит признать вину. Вызывать свидетелей – давление. Молчать – тоже давление.

Капкан захлопнулся. "Теранос" оказался в нём беспомощно, как зверь, пойманный в стальную петлю. Безвыходность пахла отчаянием, страхом и антисептиком.

– Ну что ж, – сказал Платонов, поднимаясь. Его голос был лёгким, почти весёлым. – Поживём – увидим.

Он вышел, оставив за собой тихое потрескивание кондиционера и горький запах остывшего кофе, к которому так и не притронулся.

***

Такси мягко покачивалось на вечерних улицах. За окном тянулись неоновые огни, стекло покрывали капли дождя, и город шумел низко, как огромное море. На переднем сиденье, наконец нарушив молчание, адвокат повернулся:

– Блэкуэлл говорил правду, – произнёс он тихо, будто опасаясь, что слова сорвутся не туда. – Даже если толпа за нас – закон может повернуться против. Продолжим в том же духе, и выплаты будут колоссальными.

Дождь барабанил по крыше, пахло мокрым асфальтом и бензином. Платонов смотрел вперёд, взгляд его был спокоен, как у шахматиста, уверенного в своём ходе.

– Всё в порядке. Победу решит один человек.

С самого начала ставка была сделана на одного свидетеля. Киссинджера.

Стоило ему выйти на трибуну – и весь процесс перевернётся. Вопрос был только в том, заговорит ли он.

– Ты уверен, что он согласится? – спросил адвокат с сомнением.

Платонов улыбнулся. Киссинджер жил репутацией. Признать на публике "Меня обманули" – всё равно что выстрелить себе в сердце. Пока что – немыслимо.

Но общественное мнение, если разгорится по-настоящему, способно вывернуть даже железных людей.

Платонов взглянул в мутное отражение в окне, где огни города дрожали, как огоньки на воде.

– Нужно лишь чуть сильнее надавить. Совсем немного, – произнёс он тихо, и уголки губ вновь дрогнули в улыбке.

Глава 10

В душном кабинете, где пахло тревогой, повисла вязкая тишина. За широкими окнами вечерний свет с трудом пробивался сквозь стекло, оставляя на стенах тусклые полосы. Лёгкое гудение кондиционера смешивалось с ровным тиканьем настенных часов – будто отсчитывалось время до неминуемого решения.

Блэкуэлл первым нарушил молчание. Его голос прозвучал глухо, как удар по деревянному столу:

– Будем вызывать ещё одного свидетеля?

Выбор теперь принадлежал ей – Холмс.