Василий Кошанский. Здравствуй, мир! - Фохт
— Да, председателю очень не понравилось то заседание, — рассмеялся я, — возможно, даже пришлось штаны менять, когда фиолетовый шар увидел.
— Но теперь он возненавидел тебя с утроенной силой: мало того, что «К», да ещё и с магией, как у Мурлынова. А канцлера Мурков тоже терпеть не мог, дрожал перед ним, как цуцик, а мысленно осыпал проклятиями. Как только канцлер помер, собрал свою шайку на комиссию да все мурлыновские титулы и звания обнулил, ничего родственникам не передал.
«О, надо бы устроить ему возвращение покойного канцлера», — мстительно подумал я.
Глава 19. Суета вокруг кота
Поскольку я вполне себе выспался в седле, в постель не торопился. Да и выезжать в Хомячинск нужно было на рассвете, уже через пару часов. Папенька тоже в спальню не пошёл, а велел подать закуски и напитки в свой кабинет.
— Я не знаю, какой неприятности ждать, Василий. Но подлые Мурковичи явно объявили нам войну.
Я кивнул:
— Да не впервой! Зато канцлер теперь Кысянский.
— Та ещё радость, — буркнул отец, — мы с ним не в лучших отношениях… И твоё существование ему как кость в горле.
Я изумлённо вытаращил глаза: «Чем тихий и примерный Василий Матвеевич мог досадить ему?»
— Он хотел жениться на твоей маме. А когда её хоронили, рыдал в голос и на меня с кулаками полез. Я тоже в отчаянии был. В общем, у него уши обрезаны и шрам через полморды, я хоть и в защитниках числился, а саблей управлялся лучше всех в полку.
«Враги, кругом враги!» — хмыкнул я себе под нос. При этом чувствовал внутреннюю уверенность, что смогу справится с недоброжелателями. Опять давал о себе знать Мурлынов. «Кыш!» — меня беспокоило, что я нередко чувствую его эмоции. Вдруг он одержит верх над Васей Кошкиным? Мурлынов был известен своим коварством и целеустремлённостью.
Мы с папенькой разговаривали до первых лучей солнца, затем разошлись по спальням, чтоб заняться своим туалетом. Я быстро пересмотрел гардероб. Да, кое-что из одежды я хотел бы обновить — я уже вполне ориентировался в котиковой моде, а мой вкус значительно отличался от представлений о прекрасном Василия Матвеевича. Но пока приходилось довольствоваться тем, что имелось в шкафу. Я выбрал обманчиво скромную черную куртку из дорогого бархата, мне казалось, что она смотрится на мне лучше сюртука. Академическая манера одеваться сидела у меня в печёнках.
Послышался стук в дверь. Отец принёс кольцо княжича и церемониально надел на мой палец.
— Хотелось это сделать в торжественной обстановке, сын. Но сегодня оно тебе понадобится как символ твоего положения.
— Благодарю, папенька, — я поклонился ему.
Камень в кольце по древнему обычаю был таким же, как и магомер; изначально белый, он сам принимал цвет той или иной стихии. Мой вспыхнул фиолетовым, что выглядело очень впечатляющим.
— Такого в нашей семье ещё не было, — уважительно произнёс отец. Его кольцо сияло серебристо-серым — цветом защитника.
В Хомячинск мы отправились в экипаже, чтобы подремать. Дорога до губернского центра занимала три с половиной часа.
Город встретил нас привычной суетой — я проснулся от уличных криков ещё до того, как козлы остановились у знакомого здания Третьего отделения. Папенька остался в экипаже. Я был уже совершеннолетним, и повестка была выписана лично на меня. И всё же ему хотелось первым узнать результаты срочной встречи с новым начальником отделения.
Лёгкой походкой я поднялся по ступеням и сообщил дежурному своё имя. Меня тут же препроводили в кабинет Синичкина. Несмотря на ранний час, там было немало народу — котов пять-шесть.
— А, здравствуйте, Василий Матвеевич. Мы рассмотрели вашу аттестацию. Начальник штаба Большого рубежа затребовал вас для нужд обороны, вы едете к нему младшим офицером-огневиком, точное звание будет присвоено по прибытии, — с довольным видом сообщил мне пузатый розовато-палевый кот с кривым хвостом.
Секунду я ошеломлённо молчал. Да, такого я никак не предполагал. Юго-восточные границы Великой Котовии постоянно подвергались набегам диких манулов, но защищали рубежи армейские формирования степных котов, населяющих те места. Из западных регионов туда отправляли в ссылку, примерно как на Кавказ во времена Царской России.
Собравшиеся явно ждали протеста или возражений. Молоденький кот за маленьким столиком писца сжимал в лапе карандаш, готовясь стенографировать все происходящее. Мурлынов знал правила игры, и мне пришлось ему довериться.
— Служу Государю Императору, — смиренно произнёс я, вытягиваясь в струнку.
На подготовку к отъезду давалась неделя, за это время я успею смотаться к Двоехвостову. Я не сомневался в том, что старик мне поможет. Но формально стоило сделать вид, что я согласен с полученным приказом. Не зря в кабинете собралось столько чиновников — кто-то явно надеялся, что они станут свидетелями моего возмущения, паники или хотя бы упрашиваний изменить назначение. Любую неверную реакцию либо раздули бы до ареста, либо предали бы огласке, покажи я смятение или страх.
Я не стал вслушиваться в дальнейшие слова Синичкина, который явно пытался сыграть на моих эмоциях. Когда он наконец заткнулся, я протянул руку, чтоб принять пакет с назначением, и мило улыбнулся я всем окружающим:
— Благодарю. Рад, что моим способностям найдено достойное применение!
Это была стандартная формула, которую произносили все, кого отправляли на службу приказом Третьего отделения, но по рядам присутствующих пронёсся шёпот: «Он вообще географию за пределами Кошанского знает?», «Точно не от мира сего, вот его и прятали», «То-то его князь Матвей одного никуда не выпускал». Видимо, эти господа не были в курсе моего обучения за границей и верили, что все юные годы я тихо сидел в поместье.
Синичкин передал мне бумаги, пугливо обернулся на жирного белого кота в цветастом сюртуке по последней западной моде.
— Вам пришлют билет на поезд. Отправление в восьмой день лета.
— Служу Государю Императору, — снова повторил я и, сделав общий поклон, покинул комнату, а через пару мгновений — и здание.
Мой отец взволнованно мерил шагами тротуар рядом с крыльцом. Я беззаботно сбежал к нему по ступеням и кивнул на экипаж:
— Едем, папенька!
Князь открыл было пасть, но я чуть качнул головой и махнул лапой в сторону дома.
Стоило нам устроиться на сидениях, как папеньку прорвало:
— Ну, что такое? Что эти гады придумали?
Я отдал ему конверт. Папенька не один год служил в армии и в совершенстве владел местным матом. Думаю, его ругань и была тем, что хотел запротоколировать Синичкин, чтоб предъявить обвинение в неуважении к государству.
— Манулы! Не, ну тут и Кысянский, если не последняя скотина, на нашу
