Мир сошел с ума (СИ) - Greko
— Надеюсь, им хватит ума услышать наше предупреждение. Эх, побыстрее бы обратно. Так ведь не получится. Меня команда порвет, если я ей не дам хотя бы три дня спустить пар в портовых кабаках. Начнут ныть: два месяца без берега, будто мы не посетили кучу атоллов, — бурчал Фил всю дорогу до Папеэте. — Ты как, Баз, снова присоединишься или уже сыт по горло приключениями?
Я не знал, что ответить — все зависело от настроения жены, от предстоящего с ней разговора.
И он состоялся сразу, когда я в порту Таити попал в объятья семьи.
Ну, как состоялся… Оля избегала разговоров о будущем. Лишь обмолвилась, что на Таити ей нравится, что здесь и детям хорошо, и общество приятное, а как сложится наша дальнейшая жизнь уже непонятно — у нее были сомнения, что нам удастся беспроблемно вернуться в Лос-Анджелес, пока не закончится чехарда с «Зееадлером». И где гарантии, что не объявится еще один «Летучий голландец» под флагом кайзера? Мне оставалось лишь проклинать собственную глупость — своими руками загнал семью в захолустье и себя лишил свободы выбора. Дельце-то с фон Люкнером не закончилось, мне снова нужно в море, и кто знает на сколько.
Труднее вышло с Лехой. Ему шел двенадцатый год, и он считал, что я обязан взять его с собой. Весь обед мне испортил.
— Вам нужен юнга! — твердо объявил он, когда наслушался моих рассказов о приключении «Ольги». Он слушал их так, будто в рот мой хотел запрыгнуть. Глаз от губ не отводил.
— Нет! — мое решение было твердым как алмаз. — Твое дело за нашими женщинами приглядывать.
Чтобы скрыть смущение, схватил тарелку с креветками в ванильно-кокосовом соусе, и принялся их уплетать, не чувствуя вкуса. А ведь так соскучился по свежей еде и по таитянским деликатесам.
— Папа! — упорствовал Найнс-младший. — Я с тобой под пулями из Мексики прорывался! Забыл?
Еще бы такое забыть! Вот я страху тогда натерпелся.
— Отец прав, — поддержала меня Оля. — Лучше съешь курочку-барбекю, как ты любишь.
— Какая курочка⁈ — взвился Леха. — Такая возможность…
Стихийное бедствие! И что делать? Хоть на берегу оставайся.
— Не куксись, Леха, — утешал я сына. — Придет еще твое время.
Оля смотрела на нас с нежностью. Такой она и осталась в моей памяти — всепрощающей и все понимающей. Это выражение не исчезло с ее лица даже на пирсе, когда она провожала меня в новый поход.
… Атолл Маупихаа все также манил своей бесподобной лагуной, и «Зееадлер» никуда не делся. Но с ним случилась серьезная неприятность — от былой красоты остались обгорелые головешки и одна единственная мачта, да и та без рей и такелажа.
— Немцы сожгли, когда поняли, что им ловить со своим «Орланом» нечего, — радостно предположил Ловелас. — Финита ля комедия!
Гаривел с ним согласился.
— Можем теперь смело подойти к самому входу в атолл и предложить им сдаться. Пушка-то их — фьють!
Подошли.
Нас радостно приветствовали с берега. Вот только непонятно кто — толпа в затрапезной гражданской одежонке, а не в форме германского ВМФ отчаянно размахивала руками и явно желала поскорее принять нас в гости, а еще лучше — оказаться у нас на борту.
— Шлюпок не видно, — напрягся Гаривел.
— Спустим свою, — предложил я. — Пулеметы нацелим и под их защитой разберемся что почем. Могу сплавать на гичке.
— Нет уж, мистер Найнс, — возразил старшина (наедине он все также звал меня Базом, но на людях продолжал обращаться официально). — Хватит вам геройствовать. Отправлю парочку своих, чтобы они привезли на переговоры о капитуляции представителей фон Люкнера. Желательно, его самого. Он самый опасный.
Гичка отплыла и скоро вернулась, набитая до отказа. Под прицелом «Максима» и кормового «Кольта-Браунинга» подошла к борту.
— Бонжур, месье! Хелло, парни! — закричали нам с воды пассажиры гички. — С нами нету немцев, только француз и американцы!
— Француз откуда взялся? — растерянно произнес вслух Гаривел.
Действительность превзошла наши гадалки — можно сказать, сногсшибательно. Немцы смылись с острова, и за это спасибо нужно было сказать капитану той самой шхуны «Лютеция», которого мы встретили в море и предупредили, чтобы не совался к атоллу. Хотя, конечно, вместо спасибо правильнее было бы дать ему в морду.
Нет, в отсутствии фон Люкнера вины француза не было. Этот корсар — не граф, а 33 приключения — на острове не усидел. Как только стало понятно, что он профукал ни за грош свой драгоценный «Зееадлер», тут же перетащил шлюпку с гордым названием «Кронпринцесса Сесилия» на другую сторону атолла и отбыл в сопровождении шестерки матросов в неизвестном направлении — предположительно, к островам Кука и Фиджи — с целью попытаться захватить новый корабль и продолжить свое черное пиратское дело.
Поторопился! Не прошло и двух дней, как у острова появилась «Лютеция».
Немцы времени даром не теряли, занимались благоустройством лагеря вместе с оказавшимися с ними на атолле не по своей воле американцами. Им пришлось изрядно потрудиться, ибо одно дело читать про Робинзона Круза, и совсем другое — оказаться в его шкуре. Спать на земле или в гамаках, развешанных между пальмами, оказалось крайне опасно. На земле ползали мириады насекомых, а с пальм падали кокосы — лишь по счастливой случайности никто не пострадал (1). Тяжелым орехом да по голове — тут точно не до сна. А тут парус на горизонте!
— Свистать всех наверх! — завопил старший после графа офицер, лейтенант Клинг.
Боши тут же бросились разбирать карабины…
После наших недолгих расспросов открылась неприглядная картина. Французик, как только разглядел болтающийся на рифах Маупихаа парусник, уверил себя, что на атолле потерпел крушение нейтрал, что ему, как спасителю, светит треть страховой суммы, которую совсем неплохо перехватить у капитана яхты «Ольга», что наши «пугалки» — не более чем попытка отвадить конкурента. На берегу он разглядел толпу, как ему показалось, одичавших матросов. И шлюпку, готовую отправиться к нему на переговоры. О переговоров он отказываться не желал — хотелось побыстрее застолбить свои права.
— Не утруждайтесь, я сейчас сам к вам приплыву, — с готовностью сообщил он на берег через сигнальщика.
— Не стоит беспокоиться, капитан, — ответили ему фрицы-волки, притворившиеся невинными овечками. — Мы мигом. Шлюпку свою не успеете на воду спустить, а мы уже у вас в гостях.
И правда, не прошло и получаса, как к шхуне пристала шестивесельная шлюпка, набитая вооруженными бородачами, изъяснявшимися по-немецки.
— Боши! — неприятно поразились французы на борту и задрали кверху лапки под прицелом наведенных на них карабинов.
Часа не прошло, как на атолле случилась пересменка. Теперь в компании с американцами робинзонаду продолжили «лягушатники», а бравые тевтоны преспокойно отплыли на восток, уничтожив на прощание свой ненаглядный «Орлан». О чем нам и сообщили американцы, прибывшие на яхту вместе с французом. Тот бледнел, краснел, лохматил прилизанную причесочку и всем своим видом походил на классического толераста с шелковым платочком на шее и масляными глазками.
Трудно описать словами степень моего возмущения. Этот полупокер не капитан, а одно оскорбление для Франции. Или я что-то путаю? Наоборот, плоть от плоти народной, на фуа гра и луковом супе вскормленный? Чего я от него хочу, если во французском само слово жадность, как мне объясняла Оля, означает совсем иное, чем у нас? Сволочь, короче, жадная галльская сволочь.
— Знаете, мусью, что написано на стекле в самом почетном учреждении Америки?
— Извиняюсь, не понимаю, о чем вы. Что есть «самое почетное учреждение» в САШ?
— Банк, конечно. И в любом найдете следующее предупреждение: «проверяйте деньги, не отходя от кассы!»
— Снова вас не понимаю! — пробормотал француз.
— Где ж тут не понять! Тебе же ясным языком сказали с помощью прожектора: не лезь к атоллу. Жадность тебя, фраера, сгубила, банальная французская жадность! Нет бы все проверить, прежде чем подпускать к кораблю шлюпку. А ты?
