Разгильдяй - Сергей Николаевич Чехин
— Раньше такого не было, — я в задумчивости почесал затылок. — То ли дар как-то не так вернулся, то ли место дюже аномальное.
— Плевать… — девушка оттянула манжет кожаной куртки и стиснула край зубами. Кивнула — мол, приступай, коновал, я готова.
Что же, начнем изнутри. Десять молний цвета аргоновой сварки с переливчатым, похожим на шелест воды по металлу звуком ударили в ключицу, стянув разрубленные края сияющей спиралью. Я понимал, что иначе подруга попросту умрет, и все равно скрипел зубами от звериного воя над ухом.
Кость срослась, Лира, обливаясь потом, откинулась на камень, но самый тяжелый этап магической операции ждал впереди — прежде чем соединить мышечные ткани, придется стянуть края меж собой.
— Передохни.
Сияющая сетка почти безболезненно лизнула рану — хоть мороз стоял градусов под двадцать, все же стоило подстраховаться и продезинфицировать рассеченную плоть. Сняв с луки пустую седельную сумку, набил ее снегом и растопил, после чего протянул бурдюк с теплой водой пациентке. Лира в беспамятстве потянулась к нему больной рукой и распахнула рот в немом крике, едва не завалившись на бок.
— Давай быстрее… — выдохнула она, роняя с губ розоватую влагу. — Не могу…
Я тряхнул кистями и размял онемевшие пальцы — мы писали, мы писали, наши пальчики устали… Тончайшие — не толще нерва — блестящие усики один за другим перекинулись между мышцами, пока не сплелись в сплошную волшебную ткань. Предупредив спутницу, начал осторожно — буквально по миллиметру — сводить края, краем глаза наблюдая, чтобы гримасу напротив не перекашивало слишком сильно, потому что силы на крики у страдалицы уже не осталось.
Еще пара глотков, минутка перекура — и приступил к завершающей стадии. Несмотря на все старания, на плече остался тонкий шрам со множеством усиков-ответвлений, похожий не то на молнию, не то на богатую притоками реку.
Линн встрепенулась как после наркоза, провела по отметине ладонью, пошевелила плечом — порядок, как новенькая.
— Спасибо. — Спутница поднялась, опираясь на скалу, и шагнула к лошади. — Но это ничего не меняет.
Я хмыкнул. Никто и не сомневался.
* * *
Мы по широкой дуге поскакали к ярангам, стараясь не попадаться на глаза северянам. При свете дня пытаться пробраться к ладьям чревато даже для моих сил, поэтому решили дождаться ночи в устье природного лабиринта, очертаниями напоминающего лежащий плашмя панцирь садовой улитки.
— Будешь? — Лира достала из мешка полоску вяленого мяса.
— Еще бы, — схватил угощение и сунул в рот, давясь слюной. Голод одолел такой, что я обрадовался бы и тухлятине. — Кстати, как ты узнала, что шаманка собралась сожрать мое сердце?
— Наткнулась на крохотное племя выше по течению. Заночевала у них, заодно послушала местные легенды. Старухи охотно рассказали и о камне, и о ритуале. Если бы не думал хреном, легко бы узнал все сам.
— Я исправлюсь, — шепнул, наблюдая за вспыхивающими россыпями тусклых звездочек над медленно оседающим светилом. — По крайней мере, попытаюсь.
Попутчица неразборчиво промычала, жуя свой кусок.
— Надо поспать. — Умирающее солнце Лиру ничуть не вдохновило, она положила меч на колени и привалилась к камню спиной.
— Я посторожу.
— Угу.
Заснула почти мгновенно, запрокинув голову и разомкнув ссохшиеся губы. С десяти шагов да в сумерках — вылитый мертвец, того и гляди изо рта змея выползет. Всегда хохотал с не в меру романтишных юношей, что несут всякую чушь в духе: спи, любимая, а я буду за тобой наблюдать.
И все же подполз поближе в поисках столь необходимого тепла — и телесного, и душевного. Легонько качнул ее в надежде, что голова свесится мне на плечо, но не рассчитал силу и чуть не завалил красавицу на бок, но даже тогда спящая фурия и бровью не повела. Пришлось сидеть сычом, кутаясь в шубу и во все слезящиеся слипающиеся глаза следить за округой, стараясь не проворонить дозор дикарей или стаю волков.
Саммерен невероятно красива на закате. Ржавое солнце заливает могучую в своем спокойствии гладь чуть остывшей лавой, надвое рассекая золотой дорожкой. Когда звезда, названия которой я не знал, на треть скрылась за окутанными туманом горами, к берегу поспешили лодки всех форм и размеров: весельные и парусные, в один борт и тримараны, приземистые баржи гарпунщиков и просторные плоты рыбаков, изящные ладьи и стремительные яхты.
Я внимательно высматривал подходящий кораблик. Слишком большие отмел сразу — ни грести, ни рулить сил не хватит. Плоскодонки и яхты, наоборот, маленькие — ни прилечь ни размяться, а плыть добрые сутки. Ладьи же тяжелые и неповоротливые — не дай бог погоня, не уйдем.
Лишь когда почти стемнело и небосклон зазеленел от мерцающих волн северного сияния, заметил то, что нужно: небольшое однопалубное судно, похожее на шлюп, но без парусов. Остроносое, легкое, и места хватает, а самое главное — причалило не у стойбища Танбад, а ниже, около одиноко стоящей яранги.
Растолкал спящую воительницу и шепнул:
— За мной.
Волчью шапку поглубже — и в седло. Лира накинула капюшон — если повезет, в потемках примут за своих и не станут лезть с расспросами. Похоже, никто из местных не знал, куда и на сколько укатила шаманка, включая верных ушкуйников, до сих пор ждавших гадину в устье. Ну ничего, переварится — всплывет.
По мере приближения к лагерю пытался загодя выследить что-нибудь подозрительное в поведение эйнов, но жизнь племени ничем не отличалось от той, которая открылась мне при первом посещении. Я, конечно, не знаток их укладов, но ничего похожего на панику или тревогу в упор не заметил, и внезапное появление пары всадников тоже никого не удивило. Седой старик, сидящий неподалеку от приглянувшейся ладьи, как ни в чем не бывало улыбнулся и похвалил мою лошадь. Красивая, сказал, достойная табуна шамана.
— Меняться будешь? — дернула за язык невесть откуда вылезшая купеческая жилка, хотя прежде никакой тяги к коммерции и близко не испытывал. — Бери обеих.
Лира шикнула, я поднял палец — мол, все под контролем, не волнуйся.
Расчет оказался верным — дед перестал изображать добродушного истукана, а в едва приоткрытых щелочках век вспыхнул алчный блеск:
— А взамен?
Я ткнул пальцем на бросившую якорь посудину:
— Лодку.
— Э, не. — Эйн хитро ухмыльнулся, сморщившись как курага. — Старый я уже верхом рассекать. А рыбка моя и кормит, и поит, да и стоит дороже двух кобыл. Пусть и таких славных.
— А золото есть? — не отлипал я,
