Разгильдяй - Сергей Николаевич Чехин

— Так значит? — я зашипел как вода на раскаленной сковородке и зажал руками брюхо, словно меня не высекли, а пропороли насквозь. — Посмотрим, как запрыгаешь, когда превратишься в сосульку.

Вскинул руки — левую вперед, правую согнул в локте, и, повинуясь прописанному в мыслях сценарию, из ладоней выстрелили ослепительные голубые протуберанцы, с морозным треском и звоном бьющегося льда сошлись в единый луч и копьем вонзились в тушу водяного.

Заклинание наполнило врага хлопьями снежной кашицы — первой предвестницы скорого оледенения, я не без труда усилил колдовской натиск, жмурясь от нестерпимого сияния и треска, и уже приготовился праздновать победу. Но тут вода закрутилась вихрем, изошла пузырями и забурлила как в кипящем чайнике, а противник из четко очерченной формы превратился в сгусток неуязвимого для холода пара.

Оборона в тот же миг переросла в наступление — дымчатое щупальце сконденсировалось на лодыжке, дернуло и опрокинуло меня на острые камешки. Кое-как отползя, увидел тянущиеся за собой кровавые дорожки — дело запахло солененьким, и благой исход таял что тот пар.

— Не хочешь помочь⁈ — крикнул шаманке.

— Это твой бой, — усмехнулась та. — Сражайся как мужчина!

— Советы давать каждый умеет, — я встал, пошатываясь как боец после нокдауна, и поднял кулаки к подбородку, исподлобья разглядывая колышущуюся тварь. — Но вот ты, козлина мутная, подкинул отличную идею. Не получилось заморозить — попробуем испарить.

Вокруг противника взревел небольшой смерч, расшвыривая во все стороны гальку. Дух попытался вырваться из крутящегося быстрее болгарки кольца, но неистовая воронка слизала его плечо вместе с водяным хлыстом. Посланец моря явно занервничал, задрожал, начал метаться из стороны в сторону в поисках слабого места, но я держал так же крепко, как хозяин рвущегося с поводка пса, вздумавшего напасть на ребенка.

Мышцы свело как от удара током, из носа брызнула кровь, в легких развели костер, однако прекрасно понимал — отпущу и будет гораздо хуже. Оставалось лишь добавить огня — и водяному конец. Повинуясь моей воле, воздух раскалился, дрожащее марево исказило очертания гигантского валуна.

Я уже не видел врага — предо мной будто стартовала ракета: оглушающий рокот, сбивающая с ног тряска, на ладонях и груди взбухают волдыри — такого жара поддал, что сам обжегся, но оно того стоило — даже самая страшная боль всяко лучше смерти. И только когда из смерча вылетело облачко пара, опустил руки и рухнул на колени.

Делюсь ощущениями: пробежал кросс, получил люлей от десяти гопников, снова пробежал кросс. Не то что двигаться — моргать тяжело, зато после такой баньки и ледяной прибой — парное молоко.

* * *

Как взобрался по скользким ступеням — не помню. То ли ползком, на четвереньках, то ли Танбад помогла — черт знает, но уверен в одном: все вокруг расплылось, утратило очертания и воспринималось горячечным бредом. Очухался уже на вершине серой громады, прикованный кандалами за руки-ноги. На мне сидела шаманка, разглядывая себя в отражении полированного тесака из чистого золота с подозрительно зазубренным лезвием — учитывая мягкость металла, такие отметины вполне могли остаться от рубки… например, костей.

— Наконец-то. — Женщина отложила оружие и сползла мне на колени, грубо сжав сморщившийся как жухлая морковка член.

Несмотря на грубую и спешную ласку, расти срамной уд не спешил. Спину и задницу насквозь пронзал холод, торс нещадно пекло от ожогов, голова раскалывалась, а во рту насрали кошки — одним словом, не до секса. Но Танбад явно куда-то спешила и настойчиво дергала причинное место, причиняя больше боли, чем удовольствия.

— Не тяни — не репка, — прошипел, морщась от накатившей мигрени и пытаясь сфокусироваться на облике наездницы, чьи очертания превратились в двоящийся силуэт, то слепящий как засвеченная пленка, то утопающий в тени как негатив.

— Заткнись, — рявкнула Танбад. — И делай то, зачем пришел.

— Почему я в цепях?

— Это не цепи, — с каждым словом женщина проявляла все больше раздражения, и от вчерашнего томного спокойствия не осталось и следа. — А оковы духов. Забыл?

— А тесак зачем?

— На всякий случай, — меж пухлыми губками блеснули мелкие зубки, и готов поклясться — каждый был острее волчьего клыка. — Вдруг нападет кто.

— Че-т подозрительно, — я дернулся, звякнув цепями, но проще силой мысли сдвинуть весь этот чертов валун, чем высвободиться из кандалов в палец толщиной.

— Милый… — Ведьма выгнулась кошкой, скользнув грудью по моему одеревеневшему телу, и дохнула в лицо смрадом тухлой рыбы. Ее тело было холодно как полежавший в сугробе труп, а острые соски впились в кожу чуть ли не до крови. — Вставай. Пора делать маленького шаманчика.

— Тесак в море выбрось и сделаю, — я опасливо покосился на блестящую гладь и, казалось, разглядел в изгибах примитивной ковки распахнутые пасти сотен мужей, заманенных колдуньей на проклятый камень.

— Ну что такое? — с насмешливой пародией на былую нежность проворковала тварь. — Ты уже меня не хочешь?

Танбад заерзала на причинном месте, постанывая и сжимая разукрашенные будто кровью груди. Я хоть и озабоченный придурок, но сразу понял — все это жу-жу-жу неспроста: обездвижен, безоружен, на мили вокруг ни души, а рядом баба, которую знаю меньше суток. И у нее здоровенный тесак. Золотой. А что делают золотым оружием? Правильно — приносят жертвы. И тут меня охватил такой страх, что все набухшее вмиг сдулось.

Женщина в гневе впилась когтями в бедро и вытаращила белесые как у дохлой нерпы глаза.

— Вставай, кому сказала!

— Знаешь, я передумал. К черту эти ритуалы. Как-нибудь сам доберусь до столицы.

Ответом стала улыбка, больше похожая на хищный оскал маньяка:

— Поздно метаться, птенчик. Хочешь не хочешь, но я подниму твою змейку, а потом заберу силу.

— Каким, простите, образом? — несмотря на дыхание смерти, я старался не поддаваться панике и что есть мочи напрягал мозги, выискивая любые, даже самые безумные пути отступления.

Шаманка провела обухом по ребрам. Кожу обожгло холодом, но показалось — огнем.

— Съем твои сердце и мозги, — из уголка растянутой как у жабы пасти свисла зловонная струйка. — Но сначала ты извергнешься в меня до последней капли.

Ну вот, сперва изнасилуют, потом сожрут — а так все хорошо начиналось. Пожалуй, если когда-нибудь вдруг пересекусь с Лирой — попрошу прощения за озабоченное поведение и муравьев в штанах. Уж лучше френдзона и поцелуи в щечку, чем обед у поехавшей ведьмы, где ты — главное блюдо.

Я снова задергался и зазвенел цепями, хотя прекрасно понимал — никто не услышит и не придет на помощь. Даже если предсмертные вопли пробьются сквозь рев ветра, гулкое дыхание моря и долетят до ушкуйников,