Системный Барон - Миф Базаров

Лютый с трудом поднялся на локти, его глаза были мутными от боли и злости.

— Я ни при чём, господин! — заныл он, тут же переходя на подобострастный тон. — Это он на меня напал! А я человек мирный, по своим делам шёл!

— В парке, ночью, с подозрительными типами? — стражник поднял одну седую бровь. — И кто же он такой, твой «нападающий»?

Лютый скользнул в мою сторону взглядом, в котором читались ненависть и растерянность.

— А я его впервые вижу! Не знаю его! Может, беглый, может, сумасшедший…

Я понял, что это мой шанс.

— Я… ничего не помню, — сказал это тихо, с наигранной слабостью опуская голову. — Не знаю, как здесь оказался.

Стражик с бакенбардами фыркнул, явно не веря ни единому слову.

— Ну конечно, не помнишь. Удобная у вас у всех память: включается и выключается. Ладно, разберёмся в участке. Свяжите этого «мирного», — приказал он коллегам, — и этого «непомнящего». Только смотрите в оба, он шустрый.

Мне скрутили руки и связали их за спиной грубой верёвкой, которая впивалась в запястья.

Лютого, продолжающего бурчать себе под нос, сковали наручниками, похожими на старинные кандалы. Нас поставили друг за другом и повели через большой ухоженный парк. В предрассветной мгле угадывались контуры аккуратных дорожек, скамеек, клумб и статуй. Это явно Центральный парк, но всё казалось каким-то нереальным.

Фонари, в которых должны были гореть привычные электрические лампы, испускали мягкий, чуть мерцающий газовый свет, отбрасывающий длинные пляшущие тени.

Мы вышли на широкую мощёную улицу, и у меня перехватило дыхание.

Этот город словно сошёл с полотен музейных картин или со страниц исторического романа. Дома в два-три этажа, украшенные лепниной, а кое-где резными карнизами.

Мостовая выложена брусчаткой, по которой неслись причудливые автомобили. Угловатые, они двигались с тихим гудящим звуком. Большинство были утилитарными, словно грузовички, и я внимательно вглядывался в логотипы, но не смог опознать ни одного.

Прислушавшись к обрывистому разговору стражников, я разобрал: «Центральный парк Архангельска…»

Архангельск?..

Я бывал здесь однажды, в студенческие годы, навещал однокурсника. Помнил широкий проспект, панельные многоэтажки, порт, белые ночи… Но это не тот город. Мой Архангельск был другим.

Этот же…

Был каким-то застывшим во времени, которое я не мог определить. И этот запах… Свежий ветер с реки, который я теперь узнал… Это же Северная Двина!

Эти твари хотели скинуть меня в Северную Двину!

— Да, из-за выстрела, — доносились обрывки фраз старшего полицейского. — Кто-то из жителей на набережной слышал. Доложили, что с территории парка. Вот мы и проверили.

— А этот-то голый откуда? — спросил молодой, кивая на меня.

— А чёрт его знает. Может, гуляка, с которого всё обобрали. Может…– он громко сплюнул на мостовую. — Да чёрт знает кто. В участке детектором проверим. Если с магией, то дело одно, а если немаг, то…

Он не договорил, но по тону было всё ясно. Судя по всему, в этом мире люди делились на тех, у кого была «магия», и тех, у кого её не было. И ко вторым относились как к скоту.

Мы шли по тротуару, ловя взгляды редких прохожих. Город просыпался. Улицы оживали, наполняясь утренним гулом. В этот ранний час уже открывались булочные и кафе, наполняя воздух ароматами свежего хлеба и кофе.

Всё вокруг было одновременно и знакомо, и абсолютно чуждо. Я видел вывески на кириллице, слышал русскую речь, но сами здания, техника, атмосфера — совершенно иные.

Как будто я попал в Россию, которая пошла по параллельному пути развития.

* * *

Меня грубо потащили по каменным коридорам. Мысли путались: одна часть мозга кричала, что это кошмар наяву, другая цеплялась за призрачную надежду, что всё же это галлюцинация, жуткий сон, в который я погрузился после ночи в баре. И мне стало дико интересно: куда же этот сон заведёт?

Допросную представлял себе по-другому.

Вместо тёмного подвала с орудиями пыток — замызганный кабинет с отслоившейся штукатуркой и липким от грязи полом. За столом, покрытым зелёным сукном, сидел усатый офицер в мундире. На погонах красовались узнаваемые двуглавые орлы.

Ну точно имперская Россия. Альтернативная версия?

— Так, — офицер лениво осмотрел меня с ног до головы. — И кто это у нас такой респектабельный? Одеяние, я погляжу, самое что ни на есть боевое.

В углу фыркнул другой полицейский, коренастый детина с медным самоваром в руках.

— Да уж, Николаевич, обыскать его?

Я скинул с себя одеяло, которое выдали полицейские в парке, чтобы прикрыл срам.

— Ничего не помню, — сказал я, пожимая плечами. — Очнулся в парке. Кто и откуда — не помню.

Офицер тяжело вздохнул, словно я отнял у него последнюю радость в жизни.

— Ну что ж, раз память отшибло, проверим, что за птица. Подай-ка детектор, — кивнул он стражнику.

Тот с важным видом поднёс ко мне медный «самовар».

При ближайшем рассмотрении это оказался сложный прибор, покрытый витиеватыми узорами, с тускло мерцающим в центре кристаллом. Я замер, с интересом наблюдая за происходящим.

Если это сон, то довольно детализированный.

Прибор молчал.

— Ничего нет, — с явной брезгливостью констатировал стражник, убирая детектор. — Ни капли магии. Чистейший отброс. Прямо в яму для пустышек.

Меня передёрнуло от его тона. «Отброс». Звучало как приговор.

— Я ни в чём не виноват, — попытался возразить.

— А кому какая разница? — офицер развёл руками. — Будь в тебе хоть искра дара, ты был бы ценной птичкой. Нашли бы, чей, разобрались. А так… Никто за тобой не придёт. Посидишь недельку в тюрьме. Если не совершил ничего, то, может, и выпустим. А там… сам как-нибудь.

— Я не могу идти голым.

Николаевич махнул рукой.

— Выдать ему что-нибудь из конфиската, чтоб не смущал «честной народ».

Мне принесли грубые холщовые штаны и такую же рубаху, до боли напоминающую крестьянскую одежду с картин из учебника по истории. Обуви не было.

— А ботинки? — поинтересовался я.

Стражник с «самоваром» фыркнул.

— Ишь ты, барин объявился! Ха-ха! Так иди, босиком. Глядишь, земелька русская тебе быстро память вернёт.

Под громкий хохот меня вытолкали из кабинета и конвоировали дальше.

Тюремная камера встретила криками и полумраком, обдав волной нестерпимой вони. Масляный светильник одиноко болтался под самым потолком, бросая тусклый свет на головы обитателей.

Камера