Оторва. Книга пятая (СИ) - Ортензия

Какой интересный язык. Просто шедеврально. Нечто похожее на старославянский. Думаю, если бы записать этот текст на бумажке, там и твёрдый знак в конце каждого слова присутствовать будет. И ни хрена непонятно. Хотя, что греха таить, приблизительно сообразила, о чём старлей втирал молодому, а язык этот, вероятно, использовал как шифровку, чтобы больше никто ничего не разобрал.

Правда, не всё так однозначно. Почему мент решил, что у водилы геморрой, хотя врачиха внятно заявила — сердечный приступ, не совсем ясно. Понятное дело, болезнь дальнобойщиков, но всё равно вывод странный. Но самое главное, им совершенно не до нас, что особенно порадовало. У них на тринадцать часов из-за какой-то старой обиды забита стрелка с Лютым, вполне возможно местным авторитетом. Вот только где, это как шифровка в шифровке: не за баром. А то я не догадалась, что у ребят трубы горят и им пивка срочно надо. И где они его пить будут? Разумеется в баре, но какой слог. Сама бы туда пошла, стресс снять, под коньячок, пока эта дура в белом халате свой огромейнейший шприц мне в задницу не затолкала при всём честном народе. У комсомольцев до самой точки будет, о чём лясы точить.

Нет уж, пусть менты свалят на свою стрелку, и пока все дружно будут определяться, что делать и на чём ехать дальше, нужно сбегать в больничку и отыскать там душ, потому как не только блузка была мокрой и пиндосной, но и трусики неприятно липли к телу. А если получится, то и постираться и носки сменить, пока они не сломались прямо на ногах.

Лейтенант быстрым шагом двинулся в приёмное отделение, вполне возможно, чтобы выяснить у врачей, какой всё же недуг поразил водителя, а старлей потоптавшись на месте, достал из кармана квадратную коробку и вытащил из неё папиросу. Смял гильзу в нескольких местах и, достав спички, поджёг одну. Но прикурить ему не удалось. Мымра отмерла. И чего спрашивается, не могла ещё с часик посидеть, с отсутствующим взглядом и молча?

Вскочила на ноги и, перегнувшись через поручень, заголосила:

— Товарищ милиционэр! Товарищ милиционэр!

При чём, в конце слова вместо буквы «е», она почему-то употребляла букву’э'.

— На самом деле, водителю давно стало плохо, а все эти безобразия на дороге вытворяла она, — и, перегнувшись ещё сильнее, чтобы ей не мешала дамочка в белом халате, ткнула в мою сторону указательный палец, — да-да, именно она едва не совершила ужасную аварию. Подумать страшно, многочисленные жертвы. А ещё, — мымра склонилась к двери и перешла на шёпот, надо заметить, очень громкий шёпот, — я думаю, да что там думаю. Я убеждена, что она специально организовала покушение на меня и только чудо, иначе не назовешь, не дало свершиться подлому злодеянию.

Если говорить честно, я по всяким выдумкам и вракам большой мастак. Так прапорщик Тыгляев и высказался однажды, но абсолютно уверена, такой параноидальный всплеск гормонов, меня, ни разу не посещал.

Заговор против неё и я в роли исполнителя-камикадзе. А заказчиком, несомненно, был Пантелеймонович, который заслал меня в 1977 год, чтобы уничтожить ненавистную стерву.

Хотя во времена СССР и не такое случалось. Столкнули ведь два самолёта где-то над Днепродзержинском в 1978 году. Сотни версий перебрали, вплоть до того, что сам Брежнев распорядился, чтобы футбольный клуб «Пахтакор» не добрался до Киева и повторно не разгромил любимую команду дорогого Ильича. А вот в XXI веке, прошёл слушок, что в другом самолёте летел один высокопоставленный чиновник и имел при себе документы особой важности. Вот их и решили уничтожить таким тривиальным способом. Мол, только несчастный случай мог спасти каких-то патриотов. Почему документы везли не в Москву, а в Кишинёв осталось загадкой, но если у меня получится прожить год в этом дурдоме, может быть удастся предотвратить катастрофу, тогда и узнаю, что это за документы, которые могли произвести эффект разорвавшейся бомбы. С другой стороны, сомнительно, будто смогу что-то предпринять, ведь если это правда, то покушение готовилось на самом высоком уровне. Столкнуть два самолёта, совсем не шутка. Там такой каток, что Бурундуковую и не заметит.

Старлей поморщился хоть и непонятно от чего. То ли от того что сформировал в голове мысли о подобном покушении, то ли от того, что понял: просто так отделаться от нас, ему не удастся.

Задул спичку и спрятал её в коробок, а потом и папиросу убрал и только тогда поднялся на первую ступеньку. Оценивал меня секунд тридцать, не меньше и на всякий случай спросил:

— Документы есть, какие-нибудь?

Я отрицательно покачала головой, а потом решила озвучить, чтобы он не подумал, будто дома оставила:

— Мне только пятнадцать лет, паспорт ещё не получила, — подумала и добавила, — права тоже.

— Что тоже? — переспросил он.

— Не получила, — я пожала плечиками. Ну а что тут непонятного?

Он, ничего не ответив, поднялся ещё на одну ступеньку, перевёл глаза на врачиху, которая так и стояла окаменевшим сусликом, держа в одной руке шприц, а в другой склянку из-под лекарства и в его взгляде появилась заинтересованность, напомнив мне Мамочкина.

У всех старлеев с головой что-то происходит после получения звания или как это понимать? Он что подумал, типа решила ширнуться и попросила доктора мне в этом помочь?

— Что это? — спросил он, кивнув на шприц.

— Успокоительное, у девочки стресс, хотела вколоть, а сейчас даже не знаю, кто в этом больше нуждается.

Поздновато мозги заработали. Колоть следовало, пока у англичанки был взгляд как у плюшевой игрушки. И ведь предлагала.

Старлей скосил глаза на мымру, потом на меня, видимо взвешивая в голове, кто действительно в этом больше нуждается, но ничего выдать не успел.

На ступеньке нарисовался военрук, и мымра мгновенно переключилась на него:

— Наконец-то, Иннокентий Эдуардович. Где вас носило так долго. У меня уже и ноги затекли столько сидеть. Это же невозможно. И почему вы один? Где наш водитель? Сколько его доктора ещё держать будут? Вы не забыли, что мы на слёт опаздываем?

Наверное, у меня в глазах появилась тоска. Лучше бы я была маленькой девочкой, тихой, спокойной. Ну какой идиот послал меня в эту страшную эпоху, в которой, чтобы разобраться сходу, нужно быть по крайней мере Эйнштейном, но никак не Синициной.

Иннокентий Эдуардович кашлянул. Всего один раз, крепкий мужик. Я бы на его месте минут пять откашливалась.

— Видите ли, Ольга Павловна, с водителем нашего автобуса произошла досадная неприятность. У него, то ли предынфарктное состояния, либо случился инфаркт. Этого мне не доложили, но ближайшие несколько недель он проведёт здесь, в этой больнице и потому никак не сможет доставить нас до места слёта.

Иннокентий Эдуардович, был вежлив до неприличия. Голый сарказм, но, похоже, кроме меня этого больше никто не заметил. На всякий случай НВПэшник мазнул взглядом и заметив между врачихой и ментом мою довольную мордашку, нахмурился.

— Но как же? — мне показалось, что мымра сейчас подпрыгнет вместе с креслом. — Вы понимаете, что вы говорите? Как он останется в больнице? А мы? Как мы будем добираться? Вы предлагаете ехать на вокзал и садиться на рейсовый автобус? Да вы с ума сошли!

— Да успокойтесь, Ольга Павловна. Никто вас на рейсовый автобус не гонит, разве что вы, по собственному желанию. Я в пиджаке у водителя нашёл записную книжку, и девушка из приёмного отделения любезно разрешила мне позвонить. Сюда едет жена водителя, я вынужден был сообщить ей, в какой ситуации оказался её муж. А также я нашёл в записной книжке телефон Анатолия, нашего первого водителя и рассказал о происшествии. Он тоже едет сюда. Нам остаётся только ждать.

— А сколько ждать? Мы не можем здесь сидеть вечно. И разве Анатолий сможет сесть за руль? Он всю ночь ехал. Или вы предлагаете провести ещё одну ночь в автобусе?

Вот же душнилово. И какой долбодятел послал её на слёт. И это несколько недель в такой компании. Сдохнуть можно. Как она прожила такую длинную жизнь, и никто не прибил из-за угла тихо и незаметно. У нас там, её бы точно прикопали, не глядя, под какой-нибудь сосной, как удобрение. Хреновое, конечно, сосна могла и загнуться от такого подарочка.