Гнев Несущего бурю (СИ) - Чайка Дмитрий

— В колонну по четыре стройся! — заорал я. — Бегом!

Матросы выстроились по командам и потрусили в сторону города. Воевать нам не с руки. У меня сотня тяжелой пехоты, а остальные — гребцы, вооруженные кинжалами, луками и копьями. В общем, как боевая сила, мы сейчас представляем из себя не слишком серьезную силу. Те парни, что, мерно плеща веслами, движутся к берегу, от нас мокрого места не оставят. Уж больно их много. У нас только одна надежда: добраться до крепости и отсидеться за стеной. Я уже вижу, как отчаянно машут люди на башнях, приглашая внутрь. Я понял, почему они бегают и орут. Мы прошли только половину дистанции, а в берег уже начали врезаться вражеские корабли, с которых горохом посыпалась пехота. Нас разделяет примерно пять минут неспешного бега. И примерно пять минут от нас до гостеприимно открытых ворот Талавы. Горожане, что нас встречали, уже давно скрылись внутри. Удивительная резвость для таких солидных мужей.

— Успели! — выдохнул я, когда тяжелые створки за нашими спинами захлопнулись с глухим стуком, а запорный брус упал в петли, отсекая нас от сотен жаждущих крови людей. Интересно, а кто это был? Кто смог собрать такую силу?

Я обязательно разберусь с этим, а пока нужно осмотреться по сторонам. Талава — городок крошечный, не больше двухсот шагов наискосок. Каменные дома без окон, сложенные на сухую. Они тесно прижимаются друг к другу, словно овцы в отаре. Жизнь здесь на редкость беспокойная, раз земледельцы сгрудились на холме, опоясанном высокой стеной. Меня зацепило какое-то странное чувство. И вроде бы город пустой, а площадь у ворот окружена завалами из бревен. Зачем? Тут что, ждали штурма? Ждали, что кто-то выломает ворота? А почему они этого ждали? Ответа на свой вопрос я так и не получил, потому что на крышах домов вдруг появились лучники, и я услышал самый страшный звук в жизни воина: звон тетивы и шелест стрелы, разрезающей тугой воздух бронзовым острием. И вот ведь подлость какая. Я смотрю в глаза лучнику, который пустил в меня стрелу, и понимаю, что эту щербатую улыбку я только что видел.

— Да что же тут происходит? — только и успел подумать я.

Стрела чиркнула по бронзе шлема и разочарованно улетела в сторону. Раздался рев кентархов, перемешанный со стонами раненых, и три с лишним сотни матросов укрылись щитами и выставили перед собой копья и кинжалы. Луков у нас немного, но и наши стрелы засвистели в ответ, то и дело находя свою жертву. Ситуация тяжелейшая. Можно, конечно, дать команду и пойти на прорыв. Мы ринемся в последней безумной атаке, пытаясь достать разбойный люд, густо обсевший крыши и баррикады, окружающие площадь. Только шансы победить у нас крайне невелики. Полуголых гребцов, которых здесь большинство, расстреляют в упор и сбросят вниз копьями. Длинные флотские кинжалы, сделанные по образцу германских саксов, тут не помогут. До врага еще нужно добраться. И даже если мы победим, то, обескровленные, останемся один на один с толпой, которая уже подошла к стенам. В лучшем случае нас уморят голодом в осаде, а в худшем — вынесут ворота топорами и ворвутся внутрь. Мы тут в ловушке. Площадь у ворот небольшая совсем, и мы стоим плечом к плечу, занимая большую ее половину. Вокруг меня падают убитые и раненые, и долго нам так не продержаться. А, была не была… Я вышел вперед и, закрываясь щитом, прокричал.

— Выкуп даю! Десять талантов золота! Десять талантов золота, босяки! Ну же!

— Чего-о-о! — мускулистый лохматый мужик, который только что с веселым оскалом пускал в нас стрелу за стрелой, опустил натянутый уже лук, а на лице его воцарилось тупое недоумение.

— Десять талантов золота даю выкуп! — надрывался я, наблюдая, как с каждой секундой поток стрел слабеет все больше и больше.

— Десять талантов золота даю! — в последний раз прокричал я, и на площади воцарилась оглушительная тишина. Даже раненые перестали стонать, пытаясь переварить сказанное мной. Десять талантов золота — это стоимость двадцати пяти бирем, если по египетскому курсу считать. А если по вавилонскому, то ее даже считать не нужно. Сумма настолько чудовищная, что ее осмыслить тяжело для человека, который серебряный обол видит два раза в год. Берега Лукки нельзя называть бедными, они скорее нищие.

— Да что вы его слушаете! — растерянно прокричал щербатый. — Он нам зубы заговаривает! Стреляйте, бездельники проклятые!

— Ты, Хепа, охолонись, — степенно ответили ему лучники. — А то мы и для тебя стрелу найдем. Пусть царь свое слово скажет. Он, конечно, нас законного куска хлеба лишил, и братьев наших рабами сделал, но слово его твердо. Это все Великое море знает.

— Говори, царь! — зло посмотрел на меня щербатый.

И ведь ни следа не осталось от голодранца с дебильноватой улыбкой. Тощий, но сильный мужик с неожиданно умным взглядом смотрел на меня с расстояния в двадцать шагов. Он одет нарядно, и даже с некоторым щегольством. Богатый пояс с серебряными бляхами перетянул синий с вышивкой хитон. А подаренный мной браслет вызывающе блестит на его левом запястье. Это совершенно точно не тот полуголый придурок, который выплясывал передо мной, искательно заглядывая в глаза. Это человек сильный, жесткий и смертоносный, как гиена, которых много в этих местах.

— Я все сказал, — спокойно ответил я. — Десять талантов золота выкуп, и мы расходимся.

— Убейте его, — устало произнес Хепа. — Нам и месяца после этого не прожить.

— Клятвы дам! — торопливо ответил я, увидев, как воины снова поднимают луки. — Именем Морского бога клянусь, что расплачусь честь по чести и не стану мстить за свое пленение.

— Вот ведь… — Хепа озадаченно почесал лохматый затылок, а наконечники стрел снова опустились к земле. — Надо с царицей поговорить и с другими вожаками. Я такое не могу один решить. У нас уговор был.

— Там, за стеной, царица Поликсо стоит? — догадался я, проклиная себя за самонадеянность. — И флот Родоса?

— Она самая, — ощерил Хепа щербатый рот. — Уж очень здешнему люду не нравится, как ты дела на море ведешь, царь. Ты старые обычаи порушил, которые богами нам заповеданы. Мы тебя хотели убить, а если повезет, то быками разорвать, а ты тут такие вещи говоришь. Я должен царице сказать, что ты за себя такой выкуп даешь.

— Не за себя, — поправил я его. — За нас! За всех, кто тут стоит.

— Вон тот, в золоте, — Хепа ткнул в моего наварха Кноссо. — Его отдай, иначе сделки не будет. Мы его на кол посадим. Он, тварь, многих из моего народа извел.

— Не отдам, — отрезал я. — Или делаем по-моему, или никак. Я только мигну, и мы ваши загородки прорвем. Мы поляжем все, но из вас многих перережем. А до тебя, щербатый, я сам доберусь. Детьми клянусь, что не погибну, пока своей рукой тебе глотку не перережу. Так что выбирай, десять талантов золота или бой насмерть. И тогда мой сын мстить будет, пока всех вас до седьмого колена не истребит. На побережье Лукки вместо людей одни черепахи жить будут. В этом я тебе именем Морского бога клянусь.

— У тебя сын мальчишка еще, — озадаченно прищурился Хепа.

— Тебе хватит, — отрезал я и сложил руки на груди.

— Так ты что, за этого критянина умереть готов? — непонимающе смотрел на меня пират, а его люди оживленно переговаривались, обсуждая неслыханные вести.

— За любого, кто со мной, — ответил я.

— И вон, за него? — азартно ткнул Хепа в раненого гребца, который едва стоял рядом со мной. Он был бледен как полотно, в его плече торчал обломок стрелы, а на ногах он держался исключительно потому, что его с боков подпирали товарищи.

— За кого? — повернулся я. — За Диокла? Конечно, готов. Он ведь за меня умрет точно. Диокл со мной три года плавает. И отец его, и братья. Он ранен, но если грести больше не сможет, то как увечный воин получит службу в городской страже и оплату серебром до конца жизни. Или надел доброй земли в Милаванде. Как сам выберет.

Я повернулся к гребцу и спросил.

— Диокл! Если биться больше не сможешь, в стражу пойдешь или на землю сядешь?

— Мы еще повоюем, государь, — улыбнулся парень бледными губами.