Последний Герой. Том 9 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Я не стал ходить вокруг да около и рассказал ему всё как есть. Городок маленький, слухи бегут быстрее газет. Хоть в СМИ и не было ни строчки, и официальных комментариев из ОВД Нижнереченска тоже никто не давал, но люди наверняка уже знали всё. Город потряхивало от этих разговоров. О людоеде, обнаруженных телах и убийстве участкового.

— Были обнаружены два расчленённых трупа, — сказал я прямо. — Некоторые части тел были сварены, а некоторые вообще отсутствовали. Будто их кто-то употребил в пищу.

Я посмотрел на Крюкова и тихо добавил:

— Ну, обглоданных костей мы не нашли. Но для чего ещё варить мясо, если не собираешься его сожрать?

Физрук чуть побледнел, опустил глаза.

— Ну, и неужели вы не слышали про это? — спросил я.

— Ну, я думал, это всего лишь слухи, — заверил Крюков. — Что-то подобное говорили в учительской. Знаете, это всё рассказывала Лидия Петровна, учитель географии. Она вечно собирает все слухи, верит во всякую чепуху. До сих пор уверена, что снежный человек существует, и даже пытается это как-то научно доказать, обосновать. Вечно ей что-то мерещится, то Меркурий помянет, то ещё что. Мы все уже привыкли к ней.

— Нет, — сказал я спокойно. — Это не слухи. Очень может быть, что этим самым людоедом и является Строков.

— Ну, так вы проверьте этого Строкова, — совершенно серьёзно предложил физрук.

— Проверили, — ответил я.

— И что? — спросил он.

Я выдержал паузу, наблюдая за его лицом. Любопытство, настороженность и что-то вроде давней боли мелькнули в его взгляде. Но настолько глубоко, что понять точно, какие чувства он испытывает, я не мог.

— Этого Строкова нет, — сказал я. — Он исчез. Причём незадолго до того, как нашли расчленённые тела в «ведьмином» домике. А ещё его ищет дочь. Ваша одноклассница.

— Катька, что ли? — фыркнул Крюков. — Надо же. Непонятная девчонка была. Вроде, тихоня-тихоня, а себе на уме. Такая, знаете, тёмная лошадка. Она всегда была изгоем в нашем классе.

— Почему? — спросил я.

Разговор неожиданно перешёл на Катерину. И я не стал его прерывать — не из любопытства, а с профессиональной точки зрения. Мне это было действительно важно и интересно.

— Ну, она, знаете, как-то… мне кажется, — начал Крюков и немного помедлил. — Мне кажется, Катя стеснялась, что её отец — бывший вояка, а при этом работает в школе. Её дразнили даже. Признаться, у Строкова не особо выходило ладить с детьми. Он не пользовался авторитетом у воспитанников. Вообще был таким… солдафоном, я бы сказал. Педагогические методы ему были чужды. Но тогда был большой некомплект, брали всех подряд. Зарплаты мизерные, вот его и взяли на ставку физрука.

— И вы были его учеником, в том классе, где он вёл физкультуру, — уточнил я. — Ну и как он вёл занятия?

— Как вам сказать… — замялся Крюков. — Кроме того, что он не профессионал, это вы и сами поняли.

— А лично какие у вас были к нему претензии? Кроме того, что вы считали его людоедом, — спросил я.

— Да не считал я его людоедом, — раздражённо ответил Фёдор Евгеньевич. — Ну, может, наговорил тогда, чтобы насолить, может, обиделся на что-то. Всё-таки учитель — это призвание. А он… Он — бездарь.

— Ну да, — кивнул я.

— Я вот сейчас стал учителем и веду физкультуру. Я ведь тогда и сам хотел быть учителем с самого детства. Книжки методические читал, по педагогике, по воспитанию, по физическому развитию. Тогда уже пытался носом ткнуть этого Строкова — мол, неправильно вы делаете, не так ведёте. А он злился.

— Потому что вы его поправляли, — уточнил я. — Поэтому он вас невзлюбил, да?

— Наверное, да, — ответил Крюков. — Был у нас, в общем, такой хронический конфликт.

— И вы его оговорили, сказали, что он людоед, — произнёс я. — Как-то не стыкуется, Фёдор Евгеньевич. Как это можно было вообще такое придумать? Физрук-людоед? Ну это же бред.

Я посмотрел ему прямо в глаза.

— Нет, я вам не верю, Фёдор Евгеньевич, — сказал я. — Говорите уже правду.

— А кому сейчас нужна эта правда? — тихо проговорил он.

— Мне, — ответил я. — В городе происходят убийства. Мне нужно найти того или тех, кто убивает людей. Любая информация может быть полезна. Если вы, Федор Евгеньевич, уж такой правильный, за педагогику, за методику, за все эти законы и воспитание — поступайте правильно, говорите правду. Я не прошу вас раскрывать прошлое, — сказал я. — Скажите это мне не как сотруднику, а как товарищу.

— Как… товарищу? — переспросил он, словно не до конца понимая.

— Да, по секрету, — ответил я. — Я никуда это официально не буду указывать. Просто расскажите, чтобы я был в курсе и мог действовать дальше. Это повлияет на дело даже в таком виде, поверьте.

Фёдор нахмурился, покрутил в руках ручку.

— Хорошо, — пробормотал он. — Только никаких бумаг и подписей, ладно?

— Никаких, — кивнул я. — Просто говорите.

Он опустил глаза.

— Мне самому стыдно в этом признаваться, — проговорил Фёдор Евгеньевич. — Но дело было так. Однажды кто-то сказал, что наш Строков боится крыс. Знаете, он бывший военный. Говорят, где-то бывал в плену, держали его в яме, там были крысы. С тех пор он их до ужаса боялся. Они ему всё это напоминали.

Я слушал и не перебивал.

— Я не знаю, правда это или нет, — продолжал он, — но помню случай. Однажды он построил нас в спортзале в ряд, весь класс… и так и держал в строю вместо урока. Мы тогда немного баловались. Ну, возраст. Он заставлял стоять по стойке смирно, кто шелохнётся — отжимайся. Ему вообще-то нравилось унижать. Он любил показывать, кто хозяин.

— Тот еще педагог, — хмыкнул я.

— Я же говорю, — с готовностью кивнув, продолжал Крюков, — он был солдафон, он нас унижал. И вот когда он нас продержал целый урок в строю, и когда я возмутился, он заставил меня отжиматься бесконечное количество раз, я уже не помню сколько, даже забыл считать, руки уже меня не держали. Мы, конечно, жаловались и директору, и родителям, но на нас не обращали внимания. Знаете, раньше педагогика была другая, это сейчас всё вокруг ребёнка крутится, а раньше всем было… пофигу. Жив же — и ладно.

— Знаю, знаю, — сказал я, про себе подумав, уж мне ли не знать.

К счастью, молодой учитель пропустил это мимо ушей.

— Так вот, — продолжил физрук, — я поймал большую крысу капканом. Поставил специально капкан на зернохранилище, там водились огромные крысы. И эту дохлую крысу положил в пакет и понёс. Хотел подбросить ему на крыльцо дома ночью, уже даже перелез через забор. Как сейчас помню, луна… тени… но пакет я даже не успел раскрыть, как вдруг откуда-то появился он, Строков. Он в это время почему-то не спал. Потом я уже узнал, что у него бессонница после плена или после войны, но факт в том, что в ту ночь он был на улице и курил. Увидел меня, схватил.

Крюков замолчал, как будто ему было тяжело продолжать. Я помолчал пару секунд, потом кивнул ему — мол, всё понимаю, но лучше продолжить.

— Строков схватил меня, — проговорил Крюков глухо, — связал, бросил в машину. Я пытался кричать — он залепил рот скотчем, связал. Мне сейчас, как видите, тяжело об этом рассказывать…

Он снова помолчал, потом выдохнул и продолжил:

— Увёз меня в тот лесной домик. Ну, тот, что старый и в лесу… Бросил туда, запер. А утром вернулся с мешком. Мешок был окровавленный… — физрук сглотнул. — А в мешке было что-то. Вернее — кто-то. Там угадывались части тела, разрубленные, тяжёлые.

Я слушал, не перебивая.

— Он сказал, что это человек. Сказал, что любит человечину. С тех пор, как попробовал её — ещё в плену. Тогда, когда их держали в яме, — проговорил Крюков. — Им сбрасывали тех, кто умирал. Мёртвых. Тех, кто не выдерживал. Их доставали, разрубали, варили части тел и сбрасывали обратно в яму.

Он закрыл глаза, будто вновь всё видел.

— Кто-то не ел, — сказал он тихо, — а он ел. И привык. С тех пор, говорит, не может от этого отказаться. И вот теперь на его столе окажусь я. Не знаю, как вам это, может, смешно кажется, но… он говорил всё это так спокойно, будто рассказывал что-то будничное. Нельзя было не поверить. Я верил и знал, что мне конец.