Гном, убей немца! - Руслан Ряфатевич Агишев
г. Киев
Первые числа июня. Летнее солнце заливает улицы города ярким светом, нестерпимой жарой. Мужчины с солидными портфелями и папками под мышкой сняли пиджаки, молодые парни щеголяли загорелыми руками в теннисками. Развивались ситцевые платья у девушек, показывая щиколотки стройных ножек.
Одни люди спасаются от жары мороженным. Огромная очередь тянется к девушке с тележкой, из которой она то и дело достает эскимо. Другие стоят у аппаратов с газированной водой, выискивая в карманах и кошельках мелочь.
Несмотря на жару, много людей толпилось в зоопарке. У клеток с животными то и дело раздавался взрыв хохота, детишки в матросках и смешных шапочках с улыбкой тыкали в кривляющуюся макаку.
— … Какой большой! А уши, уши! Пашка, да смотри ты! У него хобот как бревно! Пашка, ты где⁈ Смотри, смотри! Он посмотрел на меня⁈ Ура!
Я уже битый час стоял у вольера со слоном и никак не мог насмотреться. Восторг был таким, что не передать! Ведь, ничего более диковинного я, вообще, никогда не видел!
Увидев первый раз слона, просто пошевелиться не мог. Это же настоящая живая гора! Ноги — каменные столбы, уши — огромные крылья-опахала, бивни — страшные пики, а хобот — громадная змея! Казалось, Подгорные Боги решили пошутить, и собрали живое существо из того, что попалось под руку. К большим стволам деревьев приделали большущую бочку, на которую посадили бочку поменьше с длинными клыками, зубами. Спереди прицепили змею. Вот и вышло новое животное!
Дальше было еще больше необычных диковинок, о которых я не просто не слышал, а даже в голове представить не мог! Жираф — несуразная косуля с неимоверно длинной шеей и крошечными глупыми рожками! Зебра — полосатая лошадь, которой кто-то нарисовал полоски! Горилла — человек, которого одели в мохнатую шубу и заставили кривляться!
Когда уставал смеяться, то принимался за сладости. В одной руке у меня был стакан со сладкой водой, в другой — мороженное. Делал глоток из стакана сладкой газированной воды, и пузырьки начинали щекотать мне горло. Кусал эскимо, и сладость заполняла весь рот.
… Кажется, впервые за всю свою жизнь, я чувствовал себя по-настоящему счастливым. Именно так! Чувствовал себя не веселым, не радостным, не довольным, не успешным или каким-то еще, а именно счастливым! Это невероятное ощущение полноты своей жизни
А что? Разве не так? Разве когда-то раньше я был по-настоящему счастлив? Вот, что хорошего в своей жизни я видел? К сожалению, ответ будет прост и не затейлив — ни-че-го!
Клан Истинного слова, хоть и славился трудом своих мастеров, был беден. Почти все, что зарабатывали на торговле, забирали себе старшие кланы, оставшиеся крохи делили. Одежду носили, донашивали, чинили и снова донашивали, что продолжалось десятилетиями. Штаны и рубаха из жёсткой холстины, на которую без слез не взглянешь. Кто холщовые вещи носил, никогда об этом не забудет. Кожа от грубой ткани так натиралась, что слезы из глаз пробивались от боли.
Про обувь и говорить нечего было. Кожа дорогая, её только за монеты покупают. Поэтому и носили на ногах тяжёлые торбаза на деревянной подошве. Ноги в такой обуви уже к обеду страшно болели, ко второму дню появлялись огромные мозоли, на которые даже смотреть было больно.
С едой тоже было все непросто. Ели репу, грибы и земляные яблоки, мясо и хлеб видели только по большим праздникам. О сладком гномам, вообще, можно было только мечтать. Мед привозили с поверхности, и за него тоже просили настоящее серебро.
А здесь и сейчас…
— Саня, еще по эскимо? — откуда-то из-за моей спины раздался голос отца. Невероятно довольный поездкой, он был готов целый ящик мороженого купить. В белом льняном костюме, он едва не светился от радости. Для него, работяги, такой выезд то же за счастье. — Скажи только, я куплю.
— Федя, ты чего? — мама, как и всегда, беспокоилась. — Он ведь уже четвертое ест, а если заворот кишок будет?
— Пусто, Проша! Ничего плохого не случится. Помнишь, как Пашка пять штук подряд съел? — мужчина махнул рукой. — Так, в зоопарке все поглядели, а теперь куда пойдем? Может на карусели, кататься? Там ведь еще веселее будет…
Я в этот момент чуть эскимо не выронил. Что за карусели такие? Разве может быть еще веселее, чем в зоопарке? Я ведь тут так смеялся, что чуть живот не надорвал.
— Кто хочет на карусели? — улыбаясь, спросил отец.
— Я! Я, хочу! И я тоже! Нет, я больше хочу на карусели! — тут же взорвались восторженными голосами дети, запрыгав от радости вокруг отца. — Ура, мы идем на карусели! Ура!
Слово «карусели» в этот самый момент мне показалось самым чудесным словом из всех, которые я когда-то слышал. Мои братья — Пашка с Петькой — так прыгали, так смеялись от радости, что не было никаких сомнений, что карусели — это самое прекрасное место на свете.
Точно! Так и оказалось — парк с каруселями оказался самым чудесным место из тех, где я когда-либо был!
— Подгорные Боги, это же великое чудо! — вырвалось у меня, когда я оказался перед входом в парк и увидел высоченный разноцветный механизм, на котором с радостным визжанием катались детки.
— … Да, горки — это чудо! — тут же поддакнул Пашка, брат, стоявший рядом. — Санька, пошли скорее, чего застыл, как статуй⁈
Воздух наполняли смех и хохот, крики и визги! Над головой летали разноцветные воздушные шары, на ветру хлопали флажки! Праздник,, бесконечный праздник!
— Санька, Пашка, Петька, чего стоите⁈ Папка уже билеты на колесо обозрения взял! Побежали! — мама замахала руками, подзывая их к себе. — Не боитесь?
Я, как и братья, тут же взвизгнул — мол, не боимся. Хотя, конечно, обманывал. Страх нет-нет, да и перехватывал мое дыхание, когда я смотрел, как высоко в небе «плывут» кабинки с людьми. А вдруг все это упадет⁈
— Санька, пошли…
Громко клацнула железом дверь и мы оказались внутри небольшой кабинки с сиденьями, как в шахтном подъемнике. Где-то внизу зарычал мотор и кабинка начала подниматься. Тут же раздался женский визг, а потом и взрыв хохота. Веселилась компания в соседях.
— Смотрите, смотрите, какие все маленькие! — Пашка, казалось, совсем ничего не боялся. Высунулся из окошка и смеялся. — Эй, а это я!
Я же боялся пошелохнуться. Цеплялся за ручку с такой силой, что побледнели пальцы. Все-таки было страшно, очень страшно.
— Сыночек, ней
